Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

и неприкрытое лезвие вопреки четко написанным как на ее корпусе, так и на полу инструкциям НЕ ЗАХОДИТЬ ЗА ЛИНИЮ ВО ВРЕМЯ РАБОТЫ СТАНКА, где достаточно небрежного толчка или даже жеста, когда просто взмахнешь рукой в неразрешенной зоне; и во время иллюстрации этого факта во все горло в, наверно, уже пятый раз за четверть, пока жалкое подобие детей торчало за желтой линией и наблюдало за его нарочито детским жестом, правая рука мистера Ингла ненароком вошла в контакт с лезвием ленточной пилы, которая так быстро, как он и обещал, отняла большой палец и окружающие ткани начиная от межпальцевой перепонки до длинной отводящей мышцы I пальца, заодно вскрыв лучевую артерию и пустив чудовищный фонтан кровавых брызг, на чем мистер Ингл прижал алую культю к груди и повалился набок, серый от шока и паралитических рефлексов. Пока более-менее все в классе – с серыми лицами, с разинутыми ртами, – наблюдали из-за желтой линии, как кровь из лучевой, а также из первой ладонной пястной артерий ритмически хлестала и заливала куртки цвета хаки даже пары самых высоких мальчиков и панель управления сверлильного станка, о который они стукались, рефлекторно пятясь. То было не медленное наливание кровью поцарапанной костяшки или ручеек из разбитого носа. То была артериальная кровь под огромным систолическим давлением, хлеставшая и фонтанировавшая из руки, прижатой к груди осевшего учителя, который уставился на отряд мальчиков и лепетал что-то, что нельзя было расслышать из-за вопля ля диез ленточной пилы, и лица пары поступающих в колледжи ребят тоже растянулись в видимом, но не слышимом крике, пока несколько человек в самом конце обошли зажимы сверлильного станка и пустились стремглав на выход из кабинета, размахивая руками в универсальном рефлексе слепой паники, а остальные прижались к ближайшему однокласснику или станку с широко распахнутыми глазами и мозгами на глухой нейтралке.

…Все, кроме маленького Леонарда Стецика в фартуке и отутюженной белой рубашке, который после кратчайшей нейронной паузы двинулся вперед, незамедлительно и решительно, обошел толпу по флангу, врезал перебинтованной ладонью по дважды обведенной кнопке «Вкл./Выкл.» ленточной пилы, проскользнул за станком, не глядя ни направо, ни налево, отодвинул в сторону крупного пацана в головной повязке с узором индийских огурцов, стоящего кедами в луже человеческой крови, – всего пару дней назад угрожавшего Стецику кузнечными клещами за доской для инструментов, – и словно бы в миг оказался рядом с мистером Инглом, следуя первому правилу действий при кровотечении: одновременно поднять рану и определить ее тяжесть по пятибалльной шкале Эймс из «Оказания первой помощи при производственной травме» 1962 года авторства медсестры Черри Эймс, которое Стецик читал в общественной библиотеке в рамках своей обычной подготовки к урокам осени 1969 года. Он просто поднял руку как можно выше, на уровень глаз, пока мистер Ингл ссутулился и завалился на бок. Невозможно переоценить, как быстро все происходило. Большой палец и прилегающие к его основанию оголенные ткани не совсем отделились, а повисли на полоске кожи, так что большой палец мистера Ингла указывал вниз в пародии на императорское осуждение, пока Стецик, не обращая внимания ни на кровь, ни на пронзительные уменьшительно-ласкательные варианты слова «мать», прорвавшиеся после постепенной остановки ленточной пилы, сперва снял одной рукой свой ремень, а потом достал метрическую линейку из особого узкого кармана плотницкого фартука, высмеянного мистером Инглом, и, мысленно пробежавшись по алгоритму действий и определив, а-ля медсестра Черри Эймс, что одним давлением на запястье кровь не задержать, ловко соорудил двухузловой жгут (лишь с намеком на эдвардианское излишество в виде верхнего четырехпетельного бантика, что тем поразительней, если учесть, что Стецик вязал особый узел скользкими красными руками, одновременно державшими вес взрослого полубессознательного мужчины), пережав кровотечение после всего лишь полутора оборотов линейки – с такой точностью Стецик разместил жгут по памяти на критическом разветвлении локтевой и лучевой артерий предплечья. В звенящей тишине после остановки лезвия было слышно пневмодомкрат из класса начальной автомеханики по соседству. И теперь же, после перекрытия фонтана, мистер Ингл потерял сознание, и последнее, что видела пара самых высоких парней по краям, – как Стецик одной рукой взял учителя за затылок, как ребенка, и нежно опустил – то есть опустил голову взрослого мужчины – к полу, а второй удерживал жгут у приподнятого запястья, и еще долгими днями и даже неделями в душах многих очевидцев странно отдавалось что-то одновременно танцевальное, материнское и при этом ни капли не девчачье в этой картине, после которой их распихали и велели расступиться и не мешать дышать человеку учитель автомеханики и учитель починки бытовых приборов, тоже решительные и по-взрослому незастывшие, но не пытавшиеся отодвинуть Лена или просить практикантку с труда для девочек отогнать его наружу, к остальным и их красным следам ног на полу, а стоявшие по сторонам от поднятой руки и вислого большого пальца, словно младшие офицеры, в ожидании указаний от мальчика, дожидаться ли кареты скорой помощи или, может, перенести мистера Ингла в одну из их дешевых, но безупречно отлаженных машин и мчать прямиком в Кельвин, обращаясь к Стецику как к равному и получая такие же ответы – без пиетета и заминок.

Птушники, как правило, не самые чувствительные или эмоционально гибкие люди, и будет перебором говорить, будто после того дня на уроке труда «все изменилось». Не то чтобы Леонард Стецик стал популярным или суровые пацаны стали приглашать его по ночам заниматься вандализмом или употреблять всякие наркотики. Впрочем, многие из них удивились – не столько устыдившись, сколько поразившись, – своему параличу перед лицом травмы и действиям мелкого зловонного педика. Ну странно же. Они – суровые пацаны: они отважно дрались, терпели побои от отчимов и старших братьев. У самых светлых голов представление о суровости, о взаимоотношениях крутости и истинной ценности нехреново так пошатнулось. Их версии события были путанными и варьировались от пацана к пацану. Не один и не раз упоминал для сравнения «Затерянных в космосе», популярный в то время сериал. Главным же изменением в уровне жизни будущего ЗДОКа стало то, что Сюрпризы Стецика по большей части прекратились, внезапные удары походя в коридорах по лучевому нерву предплечья и прочая жестокая рутина, в основном из-за странной неловкости, находившей на суровых пацанов, когда они видели или даже вспоминали Леонарда, а настоящая жестокость – как известно всякому подростку – требует пристального внимания к объекту данной жестокости. Поступок Стецика не сделал его более или менее особенным; просто суровые пацаны перестали его видеть или выделять. Что странно и даже более того – как