Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

На пороге стоит Алексей. Его дыхание сбито, волосы слегка растрёпаны, и на лбу выступил пот, хотя день ещё далёк от завершения. Молодой врач, омега, обычно сдержанный и аккуратный, теперь выглядит взволнованным, глаза чуть расширены — как у человека, который осознаёт, что несёт плохие новости и не уверен, как их сообщить.

— Доктор Миргородский, у нас проблема! — выдыхает он, будто боится потерять драгоценные секунды. — Пациент после удаления зуба — у него не останавливается кровотечение!

Мирослав не двигается. Он лишь чуть наклоняет голову, оценивая ситуацию, наблюдая за тем, как беспокойно дёргается уголок губ Алексея, как он почти незаметно сжимает руки, не зная, куда их деть.

— Как давно? — голос его звучит ровно, без лишней интонации, но в нём есть нечто, что заставляет Алексея замереть, как будто оценивая, можно ли воспринимать это спокойствие как равнодушие.

— Уже больше часа, — слова вылетают быстро, будто это признание, будто он сам только сейчас осознал, насколько всё серьёзно. — Мы пробовали прижимать тампоном, но кровь идёт.

Мирослав молчит, но внутри уже начинает стремительно выстраиваться картина происходящего. Больше часа. Это не просто небольшая постоперационная кровоточивость — нет, здесь что-то другое. Возможно, сосуд повреждён глубже, чем предполагалось, возможно, дело в свёртываемости крови, а может, в индивидуальных особенностях организма. В любом случае — одно ясно: ждать нельзя.

Он поднимается, движения его остаются плавными, без суеты, но Алексей тут же выпрямляется, словно дождавшись команды к действию.

— Приведите его ко мне. Срочно.

Алексей кивает, разворачивается на каблуках и почти выбегает в коридор, оставляя за собой тонкую дрожь воздуха, напоенного запахом медикаментов и спирта.

Мирослав остаётся на месте лишь мгновение, прежде чем делает глубокий вдох.

В таких ситуациях нет места страху, нет места панике. Только работа.

Но всё же что-то не даёт ему покоя.

Он ещё не знает что, но чувствует — этот случай окажется не таким простым, как кажется.

Дверь снова открывается, на этот раз не с такой поспешной резкостью, как раньше, но с ощущением чего-то тревожного, подступающего. В кабинет входит омега. Его шаги неуверенны, словно он движется по зыбкому песку, тело напряжено, но не от страха — от слабости.

Бледное лицо, впалые щеки, пересохшие губы, к которым он пытается прижать окровавленный ватный тампон. Глаза слегка затуманены — то ли от боли, то ли от головокружения, а, может, и от скрытого страха.

Рядом с ним — медбрат, крепко поддерживающий его под локоть, но даже это не помогает скрыть очевидное — пациенту плохо. Не просто плохо — критически.

Мирослав, до этого момента застывший в напряжённой неподвижности, сразу же движением руки указывает на кресло, одновременно надевая свежие перчатки. Движения его отточены, уверены, но внутри уже начинают прорастать сомнения.

Что-то здесь не так. Это не просто кровотечение. Это что-то большее.

— Сядьте, откройте рот, — голос его звучит мягко, но без излишней деликатности.

Это не просьба, но и не приказ. Это необходимость.

Пациент с трудом сглатывает, кривится от боли. Его пальцы дрожат, всё ещё стискивая комок марли, который уже пропитался кровью насквозь.

— Не могу… Там больно. — Голос его звучит едва слышно, как скрип рассохшегося дерева.

Мирослав медленно выдыхает.

— Я осторожно. Но мне нужно понять, в чём причина.

Пациент не отвечает сразу. Он смотрит на Мирослава, словно взвешивая — может ли доверять ему? Может ли верить в то, что боль не станет нестерпимой?

В кабинете висит тишина, натянутая, как тонкая нить, готовая вот-вот лопнуть.

За дверью раздаётся приглушённый шум — шаги, тихие голоса коллег, обсуждающих происходящее. Слишком тревожное обсуждение, слишком много неясных взглядов, брошенных в сторону кабинета.

Мирослав медленно наклоняется вперёд, берёт в руки стоматологическое зеркало. Его пальцы крепко, но аккуратно сжимают инструмент.

Он знает, что сейчас увидит. Или думает, что знает.

Но интуиция подсказывает ему — это не просто кровотечение.

Что-то здесь не так.

Тонкое зеркало отражает тусклый свет настольной лампы. На его поверхности — крошечные капли крови, еле заметные, но приковывающие взгляд. Мирослав смотрит вглубь ротовой полости пациента, и картина, что раскрывается перед ним, вызывает нехорошее предчувствие.

Сгустка нет.

Рана зияет открытой, сосуд продолжает кровоточить, как будто кто-то раскрыл старую рану и оставил её без защиты. Это не простое послеоперационное кровотечение. Это нечто большее. Что-то идёт не так.

Он вдыхает медленно, глубоко. Отчётливое ощущение — если не вмешаться, последствия будут куда хуже, чем просто продолжительное кровотечение. Либо сосудистая аномалия, либо неудачно задетый участок десны, но оставлять всё как есть — немыслимо.

Пациент едва сидит в кресле, его пальцы вцепились в подлокотники так, что костяшки побелели.

Из-за двери слышатся шаги, затем уверенный толчок, и в кабинет входит Михаил Григорьевич. Сильные, тяжёлые брови сведены вместе, в глазах — сдержанное раздражение.

— Что здесь происходит?

Мирослав даже не поднимает головы. Он уже понимает, что сейчас начнётся.

Алексей, стоявший рядом, словно школьник, попавшийся на чем-то подозрительном, торопливо отвечает:

— Доктор Миргородский осматривает пациента…

— Почему до сих пор не остановлено кровотечение? — голос Михаила Григорьевича резкий, требовательный, властный.

Тишина. На мгновение даже капли крови, падающие в лоток, кажутся оглушительными.

Мирослав, наконец, поднимает взгляд, но в глазах его нет страха. Он спокоен, выверен, словно знает всё наперёд.

— Сгусток не сформировался. Я попробую наложить гемостатическую губку и зашить рану, если потребуется.

Михаил Григорьевич смотрит на него так, будто он только что предложил что-то абсурдное.

— Швы? После удаления простого зуба? Это излишне.

Секунды тянутся вязко, как патока. За дверью уже наверняка начали перешёптываться — любой подобный спор всегда привлекает внимание.

Мирослав не спешит отвечать.

— Но если оставить так, пациент продолжит терять кровь.

Голос его твёрд, но в нём нет вызова. Это не спор. Это констатация факта. Это не просьба. Это — решение.

Мирослав едва заметно сжимает челюсти, взгляд его холоден и сосредоточен. Он уже знает, что сделает, даже если кто-то попытается остановить его. В этом нет вызова, нет желания что-то доказать, только необходимость, только