Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Наступила пауза.

Тонкая, едва ощутимая, но более ощутимая, чем смех, чем обычные разговоры, чем любые пустые тосты.

Врачебная среда. Рациональность. Логика. Но алкоголь был их традицией, их способом сбрасывать напряжение, привычной нормой, не требующей объяснений.

Мирослав чувствовал их молчание. Оно было не согласием, но и не протестом. Это был момент, когда у собеседников в голове что-то сдвигалось, как едва слышный скрип не до конца задвинутого ящика.

Но он не оставил им времени на возражения.

— Врачи должны понимать, что у алкоголя нет «безопасной дозы».

Он произнёс это с той же бесстрастной уверенностью, как если бы утверждал, что дважды два — четыре.

— Он разрушает сосуды, ослабляет нервную систему. Вы же знаете, что любой наш пациент с плохими дёснами — скорее всего, пьёт.

Пётр Сергеевич повёл плечами, но не возразил.

Карпов фыркнул, сдержанно, но уже не так уверенно.

— Что, ты думаешь, что одна рюмка кого-то убьёт?

Голос был всё ещё насмешлив, но в этом смехе уже не было прежней лёгкости.

Мирослав посмотрел ему прямо в глаза. Без тени сомнения.

— Вопрос не в одной рюмке, а в привычке.

Его голос был ровным, уверенным, таким, каким говорят люди, которым не нужно ничего доказывать.

— Одна рюмка — это начало. Мы же не видим болезни сразу, но знаем, как они развиваются. Почему с этим должно быть иначе?

Наступила вторая пауза.

На этот раз тишина была иная.

Она не висела в воздухе, она разливалась по нему, словно густая тень.

Тишина разлилась по комнате густым, невидимым туманом.

Мирослав не торопился отвечать. Он видел, как кто-то кивнул, кто-то неопределённо пожал плечами, соглашаясь с произнесённым как с непреложной истиной. Разве не так было всегда? Разве не так говорили? Омегам нельзя, потому что они рожают, а альфам можно, потому что они не несут на себе этой «ноши». Простая, удобная логика.

Карпов молчал. Он смотрел на Мирослава с привычной насмешкой, но в этот раз не спешил вставлять свою реплику. Вместо него голос подал другой — кто-то из старших врачей, человек с годами опыта, возможно, Пётр Сергеевич, возможно, кто-то ещё из тех, кто давно привык к укоренившимся истинам и не привык их оспаривать.

— Ну, это вам, омегам, нельзя пить, — сказал он с лёгкой усмешкой, словно подмечая очевидный факт. — Это же вам детей рожать, а мы, альфы, можем. Нам-то чего бояться?

Несколько человек коротко усмехнулись, кто-то хмыкнул, соглашаясь.

Возможно, для них это действительно не было вопросом. Скорее, данностью, в которой никто и не думал сомневаться. Питьё — часть культуры. Употреблять алкоголь — значит быть частью коллектива. И если для омег это ещё можно оправдать, если для них могут существовать ограничения, то альфы — это другое. Им будто бы полагается больше свободы, больше возможностей. Даже в том, что разрушает.

Мирослав медленно провёл пальцами по краю стола.

Он не спешил. Он знал, что скажет. Он знал это ещё до того, как этот вопрос прозвучал.

— Это не совсем правильная точка зрения, — наконец произнёс он. Голос его был ровен, спокоен, но твёрд.

В комнате стало тише.

Смешки стихли, на него посмотрели внимательнее. Кто-то с любопытством, кто-то с раздражением — как смотрят на того, кто говорит вещи, которые никто не хочет слышать.

— Ах вот как? — лениво протянул тот же голос. — Просвети нас тогда, Миргородский.

Мирослав поднял взгляд.

— У алкоголя нет разницы, кто ты — альфа или омега. Он одинаково влияет на организм каждого.

Комната словно затаила дыхание.

Воздух, насыщенный табачным дымом и тяжёлым запахом спирта, казалось, стал плотнее, гуще, давяще, словно пропитался недосказанными словами. Мирослав чувствовал их взгляды — изучающие, насмешливые, цепкие. Карпов не спешил отводить глаз, на его лице застыла ухмылка, в которой таилось больше, чем просто скепсис.

— А откуда ты это знаешь? — спросил он, прищурившись, и в его голосе скользнула ленца, будто он просто испытывал собеседника, но в этой ленце таилась заточенная, как лезвие, насмешка.

Пауза.

Долгая, медленная, натянутая, будто натянутая до предела тетива, готовая сорваться в любой момент. Мирослав знал, что не может позволить себе медлить. Одна неверная интонация, один лишний жест — и в него вцепятся, как хищники, уловившие слабость.

— Случаем, не из будущего? — Карпов усмехнулся шире, бросая эту фразу, как сеть.

Мирослав замирает.

В груди что-то неприятно сжалось, но он быстро берёт себя в руки, внутренне сминая это ощущение, убирая его туда, где оно не сможет выдать его ни взглядом, ни движением. Нахмуриться? Нет. Отвести глаза? Тем более. Он делает то единственное, что сейчас может спасти ситуацию: улыбается.

Лёгкое движение губ, небрежное, почти ленивое. Он наклоняется вперёд, сцепляя пальцы в замок, пожимает плечами.

— В книжке прочитал, — произносит он тоном, в котором нет ничего, кроме простого, будничного утверждения.

Тишина задерживается на миг дольше, чем должна была.

— Вот оно как, — наконец хмыкает Пётр Сергеевич, качая головой, — ну, раз в книжке написано, то, конечно, правда!

Лёгкий смешок, напряжённость спадает.

Николай, сидящий сбоку, качает головой, но в его взгляде нет ни насмешки, ни злости — скорее, лёгкое, дружеское поддразнивание:

— Да он у нас книжный человек, Карпов. Не любит пить, зато любит учить.

Карпов хмыкает, медленно отводит взгляд, но в уголках его рта всё ещё играет кривоватая усмешка. Он не продолжает тему, но Мирослав знает, что это не означает отступление. Это лишь небольшая передышка, короткая передышка перед следующим выпадом, который, несомненно, последует. Карпов не отступает — он просто ищет новый момент, новую брешь, новый повод вцепиться.

Но не сейчас.

Сейчас он делает вид, что ему неинтересно. Подносит рюмку к губам, отворачивается к другим. Мирослав едва заметно выдыхает.

Он выиграл этот раунд.

Но выиграл ли всю партию?

Комната снова наполнилась голосами.

Табачный дым лениво стелился в воздухе, впитываясь в стены, в ткань халатов, в усталость, что висела здесь так же тяжело, как этот застольный запах. Небольшая пауза — напряжённая, еле уловимая, но всё же реальная. Как