Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

другой жизни. Но здесь, в этом времени, ситуация была иной. Здесь он был не просто человеком, но омегой. А в глазах альфы, что стоял перед ним, омега не мог быть угрозой.

Вот только тот, кто так думал, ошибался.

Время замедлилось.

Запястье Мирослава, сжатое грубыми пальцами альфы, было тёплым, но чужим. В этот миг он не просто ощущал прикосновение — он чувствовал под кожей тяжесть чужого намерения, уверенность, с которой этот человек взял его руку, не ожидая сопротивления.

Но Мирослав не был из тех, кто подчиняется бездумно.

Резкий поворот кисти — и он освобождается. Движение выверенное, не лишнее ни на секунду, словно каждое мгновение уже было просчитано до него. В этот же миг, не давая противнику времени осознать произошедшее, он делает следующий шаг — локоть находит цель, врезается точно под рёбра, сбивая дыхание.

Тяжёлый, короткий удар — достаточно сильный, чтобы оглушить, но не убить.

Альфа дёргается, резко выдыхает, его тело скручивается в непроизвольной реакции на боль. Он явно не ожидал отпора. В его представлении омега должен был дрожать, пытаться вырваться, звать на помощь, но не атаковать.

А Мирослав не просто атаковал. Он вывернул ситуацию так, что теперь альфа остался на секунду безоружным — уязвимым, не понимающим, что только что произошло.

Мирослав отступает на шаг назад, не давая себе расслабиться. Это не бегство, это стратегическая дистанция — он стоит так, чтобы видеть каждое движение нападавшего, контролировать ситуацию. Глаза его холодны, дыхание ровное, лицо без тени эмоции.

Альфа, всё ещё держась за рёбра, поднимает на него ошеломлённый взгляд.

Он не верит. Не понимает.

Потому что в его мире всё устроено иначе. Омега не должен был быть угрозой. Омега не должен был бить. Омега не должен был смотреть вот так — с ледяным спокойствием, без малейшего страха.

И вдруг, в этом взгляде альфы — не только злость.

В нём мелькает короткое, острое осознание: этот человек — не тот, за кого его приняли.

Андрей Захарченко стоял в тени, чуть поодаль, где свет фонарей не касался его лица. Он шел по улице, не особо спеша, и лишь случайность привела его к этому моменту — или, может быть, какая-то злая закономерность. Вдалеке, между склонившимися крышами, вдоль сырых стен, он увидел знакомую фигуру.

Мирослав.

Захарченко сразу понял, что что-то не так. В таких сценах не бывает лишних движений — всё выстраивается в напряжённую, выверенную паузу. Один из них нападал, другой защищался. И всё бы пошло по привычному сценарию, где альфа добивается своего, а омега беспомощно отступает. Так должно было быть.

Но нет.

Андрей уже было сделал шаг вперёд, когда увидел, как Миргородский вырывается из хватки.

Чётко, уверенно.

Не как тот, кто привык подчиняться.

Не как тот, кто рассчитывает на защиту со стороны.

Не как тот, кем его, по всем канонам, должны были видеть.

В следующую секунду всё перевернулось — альфа, ещё мгновение назад уверенный в своей силе, вдруг склонился, держась за рёбра. Лёгкий, почти незаметный удар — но достаточно точный, чтобы сбить дыхание, чтобы лишить контроля.

Андрей замер, наблюдая за сценой с неосознанной долей уважения.

Он знал, что Миргородский не был похож на остальных. Уже не раз замечал в нём что-то неуловимое — странную, несвойственную омегам выправку, холодную сдержанность, отточенные, точные движения. Но одно дело — догадки, и совсем другое — увидеть это в действии.

Он не вмешался.

Не потому, что был равнодушен.

Не потому, что не хотел помочь.

А потому, что понял: Мирослав не нуждался в этом.

Захарченко приподнял брови, слегка качнув головой.

«Интересно…».

Но всё же он остался настороже, чуть подался вперёд, готовый вмешаться, если что-то пойдёт не так. Потому что, несмотря на всю свою уверенность, Миргородский всё ещё был в опасности.

Альфа стоял, тяжело дыша, как зверь, что вдруг осознал — добыча не так уж беззащитна. Он держался за рёбра, его губы были скручены в недовольную гримасу, но больше он не делал ни шага вперёд. Что-то сломалось в его уверенности — Мирослав видел это.

Видел в чуть сузившихся зрачках, в том, как напряглись пальцы, словно желая снова схватить, но уже зная: попытка обречена на провал.

Альфа усмехнулся, но эта усмешка вышла пустой. В ней не было силы, не было привычной самоуверенности. Осталась только злость, плохо скрытая под напускной бравадой.

— Не стоило выпендриваться… — бросил он хрипло, морщась от боли.

Мирослав не ответил сразу. Он медленно выпрямился, спокойно стряхнул невидимые складки со своего пальто, будто с него только что сдули осеннюю листву.

— Ты уже идёшь?

Он произнёс это ровным, бесстрастным голосом — не с насмешкой, не с вызовом, а с той пугающей, почти ледяной отстранённостью, от которой у другого по спине мог бы пробежать озноб.

Альфа на мгновение замер, явно разрываясь между желанием ответить и осознанием, что каждый новый шаг только усугубит его поражение. Он сделал короткий вдох, словно хотел сказать что-то ещё, но потом резко развернулся и исчез в темноте переулка, растворившись между тенями, где его силуэт быстро стал неразличимым.

Мирослав не смотрел ему вслед.

Он просто поправил воротник пальто, провёл пальцами по тканевой пуговице и чуть сжал её, чувствуя подушечками пальцев шероховатость материала. Не потому, что был взволнован — нет, руки его не дрожали — но потому, что так проще было закрыть в себе остаточный гул напряжения.

Всё закончилось.

Он глубоко вдохнул, позволяя ночному воздуху войти в лёгкие, холодному, влажному, со вкусом осенней сырости и далёкого дыма.

За его спиной кто-то коротко выдохнул.

— Ну ты даёшь, Миргородский…

Он повернул голову.

Андрей Захарченко, стоящий в тени уличного фонаря, всё так же пристально смотрел на Мирослава, наблюдая за тем, как тот поправляет пальто, как будто оценивая его уже в другом свете. То, что произошло, не могло остаться без внимания, и Андрей, кажется, наконец понял, что из себя представляет Мирослав.

Он шагнул вперёд, не спеша, не желая нарушить ту хрупкую дистанцию, которая ещё оставалась между ними. Ожидание вырисовывалось в его взгляде, в тени его движения.

— Я уже думал, что мне придётся тебя