Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Я напевал себе под нос, когда открылась дверь и появилась Настя при полном параде, то есть в домашнем халате. Чмокнула меня в щёку и проворковала:

— Доброе утро, любимый.

Киваю, не отрывая взгляд от кульмана.

— Доброе, душа моя. Выспалась?

Улыбка.

— С тобой выспишься.

Парирую.

— У тебя в этом дворце есть отдельная спальня, если что.

Усмешка (лукавая):

— В отдельной спальне я могу спать и у себя дома.

Киваю:

— Логично. Тогда в чём состав жалобы?

— Ни в чём. Ты хоть посмотри на меня, занятой ты наш.

Хм… Разворачиваю кресло непосредственно к подруге.

— Слушаю тебя, моя радость. Извини.

— Как твои синяки?

Пожимаю плечами:

— Если лежать на спине, то вроде ничего.

Настя усмехнулась:

— Что ты ночью и делал. Помогает хоть твоя мазь?

— Да, спасибо тебе и Кате.

— А Катя тебя тоже в таком виде мазала, как и я?

Делаю неопределённый жест.

— Тебе-то что? Катя — это Катя. А ты — это ты. Или ты меня к моей крепостной ревнуешь?

— Не ревную. Не хватало ещё. Просто интересно. Ладно. Утро хорошее. Пойдем в сад?

Я покосился на чертежи и вздохнул. Женщине проще дать то, что она хочет и с минимальными потерями, иначе она возьмёт это сама и потери ты устанешь считать. За свои сто лет я в этом убедился многократно.

Киваю:

— Что ж, изволь.

Пришла Катя с со столь любимым Настей кофе.

Я даже облегчённо вздохнул. Хоть не надо прямо сейчас идти. А то точно: «Все в сад!»

Катя разлила кофе по чашкам и, пожелав нам всяких благоглупостей, удалилась, вильнув хвостиком. Хорошая девочка. Сообразительная. Я её из Москвы с собой привёз. Вообще, весь штат Итальянского дворца Матушкин. Они на неё, разумеется, и работают во всех смыслах этого слова. Императрица знает о каждом чихе в этом дворце. Конечно, я ничего менять не стал (я же не идиот), а просто добавил к ним, ещё и свой «походный экипаж», с которым я езжу — конюха, кучера, кузнеца, экспедитора, горничную и пару лакеев. Как я без этого буду ездить из Петербурга в Москву? Дорога ведь не один день занимает, а я человек уважаемый. Поэтому за моей каретой с гербом ехала карета попроще.

Матушка ещё добавила мне четыре человека конной охраны. Мало ли что. Впрочем, я пока никуда без её разрешения ездить и не мог. Так что прибывшим со мной всё равно было нечем заняться, и они посильно влились в «дружный трудовой коллектив» Итальянского дворца в Санкт-Петербурге.

Вот Катю я и определил к Насте в горничные. Постель, в принципе, мне сейчас есть кому греть. Пока во всяком случае. А там, как Бог даст. Живём, как на вулкане. Никогда не знаешь, чем закончится день и каким благословенным будет утро.

К тому же, Катя докладывала о Насте мне лично. Ведь, при всём уважении к Матушке, Катя всё же моя собственность. Весьма личная собственность. Так что среди дворни и прислуги Катя, невзирая на свою стройность и молодость, имела вес и её слово многое значило. Меня это вполне устраивало.

Отпиваю кофе:

— Какие планы на день, Анастасия Павловна?

Она фыркнула.

— Ты меня ещё графиней назови. Ночью ты более красноречив.

— Ладно, не обижайся, душа моя. Я ещё там, — киваю на чертежи, — и всё же?

Нет, Настя здесь не жила. Бывала наездами. Мы не вели совместного хозяйства, не были семьей в полном смысле этого слова. Но, бывала она здесь «с визитом», ну, почти каждый день. Иногда оставалась на ночь. Так что как-то так мы и живём сейчас. Настя очень хочет «залететь», я же стараюсь, чтобы этого не произошло. На моей стороне опыт, на её — женское коварство. Ну, вы поняли расклад. Иногда я «с визитом» ездил в дом Бестужевых-Рюминых, где был всякий раз радушно принимаем. Один раз даже вице-канцлер «случайно» заехал к ним в гости, когда я там был. Ничего, потолковали «на полях», как говорят в дипломатическом протоколе. В целом я его понял. Всё о России заботится. Но, Матушка прислушивается к проходимцу Лестоку, а он враг России.

Ну, тут трудно сказать кто враг России, а кто друг. Вице-канцлер Бестужев тоже очень плотно завязан на Австрию, и, особенно, на Англию. Он там много лет прожил и имеет колоссальные связи. Так что, самый большой друг России — это я. И Матушка. Ей просто деваться некуда. Но, Бестужеву я покивал, ничего не обещая при этом.

Он тоже не дурак, понимает, что не всё от меня зависит, но, почему бы и не попытаться привлечь Цесаревича в свою партию?

— Любимый, я пойду одеваться на прогулку. Чего и тебе желаю.

Киваю.

— Хорошо, душа моя.

Сколько продлится наша связь? — думал я, глядя на удаляющуюся прелестницу. В халате мне она нравилась намного больше. Без этих идиотских юбок и корсетов. Почти как в моём двадцатом веке. И в двадцать первом. Ну, это если не развязывать халат, потому как белье тут не дай Бог фу-фу-фу. Впрочем, уверен, судя по тому, что я видел, когда она набросила ногу на ногу, попивая кофе, ничего под халатом у неё сейчас и нет. Не стала себя утруждать? Ага, как бы не так. Она вообще могла одеться. Но, предпочла найти меня именно в таком виде. О, Женщины! Имя вам — коварство! И если бы мне было не сто лет в обед, я бы, конечно, повёлся. Ничего, она отыграется позже, я не сомневаюсь. Я её знаю уже достаточно хорошо.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МИЛИОНАЯ УЛИЦА. ОСОБНЯК ЛЕСТОКА. 25 июня 1743 года.

— О, Отто, как я рад тебя видеть, — хозяин радушно раскрыл объятья гостю.

— А уж я как рад встрече, Иоганн, — повторил жест гость.

Отто пропадал последний месяц далеко от столицы. То в Або, то Рига… Привязанный к себе Императрицей цесаревич через своего гофмаршала старался везде успеть.

— Проходи, я как от тебя весточку получил, на счёт обеда поручил распорядится, — чуть отступив после крепких объятий предложил гостю Лесток присесть, — в дороге устал поди от нормальной пищи?

— Спасибо, Иоганн, — искренне ответил барон, — я солдат и мне привычна походная пища, но хорошей домашней не ел с