Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Глава 4

Шахматы с Тайной канцелярией

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 28 июня 1743 года.

— Матушка.

Кивок.

— Здравствуй, Петруша. Твоего любимого чаю?

— Если на то будет ваше настроение и благоволение.

Императрица хмыкнула.

— Судя по несвойственным тебе высоким политесам с глазу на глаз, ты по делу и дело это непростое? Сейчас распоряжусь на предмет чаю и готова тебя слушать.

Через пару минут она внимательно на меня посмотрела:

— Итак?

— Ломоносов.

Удивлённо поднятая бровь.

— Да? А что с ним? Я ж его домой отпустила под арест пока суть да дело. Или что-то не так?

Киваю.

— Всё так, Матушка.

Нам подали и разлили по чашкам чай.

— Тогда в чём твоё беспокойство?

— Дело в том, Матушка, что ему Академия уже половину года не платит жалованье. Семья буквально голодает.

Елизавета Петровна отпила чай из чашки и хмуро заметила:

— Болтать надо меньше. И зубы обещать повыбивать иностранным учёным.

Склоняю голову.

— Всё так, Матушка. Тут нет и не может быть сомнений. Но, какова польза нашему Отечеству от того, что он просто просиживает штаны у себя дома? Он же там ничем не занимается. Никаких исследований. У него даже оборудования толком дома нет. Какая России польза от его домашнего ареста?

— Петруша, тут я с тобой не соглашусь. Я не могу его просто выпустить после случившегося. Это дело уже обросло скандальными подробностями. И уже утекло в Европу. На мнение Европы нам начхать, но, нанимать и переманивать специалистов станет труднее.

— Это так, Матушка.

— К тому же, как после всего случившегося он появится среди обидчиков в Академии? Того и гляди всё выльется в отвратительную драку. И тогда что мне делать с ним?

— Согласен, Матушка, но, что делать?

Усмешка.

— Ну-ну, и что делать? У тебя же есть предложение? Иначе ты бы не приехал.

— Матушка, ваша мудрость сделала бы честь Царю Соломону и всем мудрецам Древности.

Смех.

— Подхалим ты знатный! Ладно, что ты хочешь?

— Я думаю, что России было бы полезно, чтобы местом отбывания домашнего ареста Ломоносова был бы избран Итальянский дворец. И у меня под присмотром, и оборудование есть, и Отечеству польза. Да и охрана у меня вашими стараниями лучшая что ни на есть.

— Любопытно, — наслаждаясь вкусом чая проговорила Императрица, — так же можно и других толковых арестантов собирать в одном месте да работу давать по уму.

Вот сметлива Елисавета Петровна! Не даром говорят, что ума у неё много, хоть ум тот и женский.

— Именно так, Матушка, — «поддерживаю» Высочайшую идею, — пока срок и дознание платить им скромное, но подъёмное жалованье, семью радовать продуктами. И пусть работают наши светлые головы на Россию.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 8 июля 1743 года.

— Так, да?

Пауза.

— Я вот так тогда.

Киваю.

Ушаков отпивает чай из чашки.

— Хороший у тебя чай, Государь. Только остывает быстро.

Разглядываю фигуры на шахматной доске и отвечаю:

— Это поправимо, Андрей Иванович, поправимо, — кричу, — Катя!

Горничная появилась из ниоткуда почти сразу. Это она умеет.

— Да, барин?

— Катюш, завари нам снова чаю. И к чаю обнови.

— Слушаюсь, барин!

Исчезла она так же быстро, как и появилась. Почти бесшумно. Юбки только шуршат при ходьбе.

Глава Тайной канцелярии поглядел ей вслед.

— Хорошая у тебя горничная, Государь.

Киваю.

— Да, не жалуюсь. Расторопна и понятлива.

— Ты, Государь, как я слышал, её к Анастасии Павловне приставил?

Делаю неопределённый жест.

— А я вот сюда. Шах.

Генерал вновь обозрел поле битвы на нашем столике.

— Хм… А мы — сюда.

Двигаю другую фигуру.

— Всё равно шах. Только с другой стороны.

— Да, всё верно. Есть такое наблюдение. И как поживает Настасья Пална?

Задумчиво отвечаю:

— Ты, Андрей Иванович, о сём знаешь, лучше, чем я.

— С чего бы, Государь? Она — твоя фаворитка, а не моя.

Кивок.

— Это да. Но, смотрят-то за ней и её семейством твои люди. Я её вижу только здесь, да у Матушки на балах. А как там у неё и что — я ведать не ведаю.

— И она ничего не рассказывает?

Усмехаюсь.

— Андрей Иванович, со всем уважением, но, тебе я этого не скажу. Причину ты сам понимаешь. Если что-то касается или коснётся Матушки и её интересов, то Государыня узнает от меня об этом первая. И уж она будет решать передавать дело в твою Тайную канцелярию или нет. Мат, кстати.

— Да… действительно. А ты хорошо играешь, Государь. Приятно иметь дело с хорошим игроком.

Киваю.

— Твоими молитвами, Андрей Иванович, твоими молитвами. Ну, что, ещё партийку?

— Пожалуй. А вот, кстати, и твоя Катя с чаем.

«Катя» он выделил интонацией, связав вместе с «твоя». И речь явно шла не о том, что Екатерина — моя крепостная.

— Ваш чай, барин!

— Спасибо, Катюш.

Я подыграл Ушакову в части «твоя». Соблаговолил Кате сказать спасибо. Крепостной. При нём.

Екатерина метнула быстрый взгляд, на Ушакова, и снова обратилась ко мне:

— Будут ещё приказания, барин?

— Пока нет, Катюш. Я позову, когда понадобишься.

Горничная изобразила подобие реверанса и отошла на исходные позиции.

Глава Тайной канцелярии усмехнулся, глядя ей вслед.

— Действительно хороша, Государь.

— На том и стоим.

Я протянул Ушакову две сжатые в кулак руки. Тот мгновение подумал и хлопнул слегка по левой руке. Открываю ладонь — черная пешка.

Что ж, в этот раз я буду играть за белых.

Первый ход. Сразу ответ. И я. И Ушаков. И так далее. Начало партии шло быстро, буквально на автомате.

— Давно хотел тебя спросить, Государь. А почему Катя обращается к тебе «барин», а не «Государь», как все?

Пожимаю плечами.

— Ну, во-первых, не только Катя, а все мои крепостные, которых я с собой из Москвы в Петербург привёз. Во-вторых, я для них действительно барин. А, в-третьих, например, мои голштинцы обращаются ко мне «мой Герцог», хотя я для них тоже Государь, как суверен Гольштинии.