Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

Но сейчас, за столом, он был серьезен и, трудясь над бараниной, заметил:

– А знаешь, Итале, твоя сестра, мне кажется, разгадала смысл этого письма Карантая.

Несколько дней назад от Карантая пришло второе письмо; он писал о некоторых их общих друзьях и недавних событиях, а в самом конце, в середине довольно длинной фразы, повествующей о чем-то несущественном, были весьма странные слова: «…поскольку романов я больше не сочиняю…» Они тогда довольно долго обсуждали это письмо и эти слова, потому что зимой любые письма, любые вести извне всегда и непременно обсуждались в Монтайне всеми членами семьи. Высказывались самые различные догадки касательно замечания Карантая, но к окончательному выводу они так и не пришли.

– Мне кажется, – вступила в разговор Лаура, – что Карантай хотел сказать, что он еще не совсем оправился после ранения и пока просто не в состоянии писать. К тому же, похоже, и свадьба его отложена. Да и ты, Итале, сразу сказал, когда мы еще только первое письмо от него получили, что у него почерк очень сильно изменился.

– А что с ним случилось? – спросила Пернета.

– Его ударили саблей по голове во время стычки на улице Палазай.

– Бедняга! – откликнулся граф Орлант.

– Мне казалось, он хотел сказать… – Итале умолк. Рассуждения Лауры казались ему до тошноты правдоподобными. – Нет, только не это! – воскликнул он вдруг.

– Он вполне еще может поправиться, – спокойно возразил Санджусто, как всегда исполненный надежды, но в кои-то веки, сам того не ведая, приоткрывая – возможно, впрочем, это заметил лишь Итале – сущность этого оптимизма и спокойствия: глубокую неизбывную печаль, ставшую непременным условием его жизни.

– Мне понравилась его книга, местами, – сказала Пернета.

– Мне она очень понравилась, – сказала Элеонора. – И хорошо бы, Пернета, ты наконец мне ее вернула! Ты ее уже три года привезти забываешь, а мне давно хочется получить ее обратно, ближе к концу я так расстроилась…

– Ты хочешь сказать, Леле, что так ее и не дочитала? – усмехнулся Эмануэль.

– Да, не захотелось. Боялась, что главный герой умрет. Я понимаю, это глупо – плакать над книгами, но я всегда плакала над «Новой Элоизой», а уж над романом Карантая причин плакать куда больше!

– У этой книги счастливый конец, мама, – успокоила ее Лаура, ласково и широко ей улыбаясь.

– Мне всегда казалось, что тот молодой человек – как там его звали? – Лийве, похож на Итале, – сказала Пернета.

– Конечно! Потому-то я и плакала, – попыталась оправдаться Элеонора.

– Между прочим, у Карантая роман был практически написан задолго до того, как мы с ним познакомились, – сказал Итале отчего-то сердито.

– Тем более. Значит, в нем заключена жизненная правда, – заметил Санджусто. – Карантай пишет о своем поколении, которое хорошо знает.

– Никакой жизненной правды в ней нет! – окончательно рассердился Итале. – Это великая книга, но в некотором смысле лживая, хотя сам Карантай – человек абсолютно честный и очень уравновешенный. А вот у героя его книги сплошные взлеты и падения, сплошные преувеличения. Люди так себя не ведут.

– Но зачем же писать роман о людях, начисто лишенных романтики? – спросил Эмануэль.

– Да, конечно… В какой-то степени ты прав. И это, безусловно, прекрасная книга. Лучшее, что у нас есть. Но Карантай мог бы написать… Да нет, он может написать гораздо лучше!

– И непременно напишет, – уверенно сказал Санджусто, поднимая бокал и как бы предлагая всем выпить за это. – Бог даст.

И застольная беседа легко потекла дальше. Подавали вкусную сытную еду, вокруг были милые, веселые, родные лица, горели свечи, дом дышал теплом и уютом, но душа Итале не знала покоя. За сегодняшний вечер он дважды испытал настоящее потрясение. Он избегал смотреть на Пьеру и старался не думать о Карантае. Пил он больше обычного, однако прежние мучительные вопросы продолжали его терзать. Вот они все сидят здесь, родные, близкие ему люди, так почему он не может снова войти в их круг? Почему они чувствуют себя дома, а он нет? Что же он сделал такого, что судьба лишает его дома?

– Ты как-то писал нам из Красноя об одном человеке, который знал моего отца, – вдруг обратился к нему Гвиде, прерывая его тяжкие раздумья и, как всегда, безо всяких предисловий. – Кто это?

Итале, застигнутый врасплох, попытался сосредоточиться и описать старого графа Геллескара. И разумеется, в его описании граф оказался удивительно похож на одного из героев романа Карантая, что за столом было встречено с большим энтузиазмом. Тут же посыпался град вопросов, и Итале, рассказывая о том, как он познакомился с Геллескарами, был вынужден упомянуть Энрике и Луизу Палюдескар.

– Графиня Луиза! – воскликнула Пернета. – Так зовут героиню романа!

– Они совсем не похожи.

– Та, что в книге, очень красива, – заметила с легкой иронией Лаура.

– Настоящая тоже! – очень серьезно, чуть ли не с упреком возразил ей Эмануэль.

– Да, – поддержала его Пьера, – это действительно так. По-моему, Луиза Палюдескар – самая красивая из всех женщин, каких я только встречала в жизни.

– Где же ты ее видела? – вырвалось у Итале. Он был потрясен внезапно пришедшей ему в голову и совершенно невероятной мыслью о том, что Луиза и Пьера могли оказаться сейчас в одной комнате.

– В Айзнаре; в доме моего бывшего жениха.

– Я слышала, что она добра, – сказала Элеонора. Она говорила не менее серьезно, чем Эмануэль. – И я рада узнать, что она к тому же еще и очень красива. – И она глянула на сына с легкой тревогой или каким-то затаенным вопросом.

– Она скоро замуж выходит, – сказала Лаура. – Господин Карантай написал Итале об этом.

– Да, за Георга Геллескара. Этой весной, – кивнул Итале.

– Выпьем же за то, чтобы она была счастлива, – предложил Эмануэль, и они дружно подняли бокалы и выпили, а потом заговорили совсем о другом.

III

На следующий день погода была настолько отвратительной, что в церковь решилась отправиться одна Лаура. Пока она ждала в конюшне, когда Касс наконец запряжет лошадь – та нетерпеливо била копытами и норовила вырваться, а Касс, ругаясь, возился с упряжью, – появился Итале и предложил:

– Давай я тебя отвезу.

– Не беспокойся, милый.

Но он, точно не слыша, шлепнул коня по крупу, заставив его присмиреть, и подал Лауре руку, подсаживая в экипаж. Они ехали в Сан-Лоренц по берегу озера под мелким частым дождем; вдоль дороги торчали голые, исхлестанные ветром деревья. Слева от них за деревьями виднелось серое озеро, казавшееся совершенно плоским.

– Ты давно перестал ходить в церковь? – спросила Лаура.

– Вот я сейчас, например, туда направляюсь, – усмехнулся Итале.

Копыта лошади скользили по жидкой грязи, с