Арнайр - Atrnerseh

только мышцами, но и этим всплеском внутреннего огня, рванулся в ответный удар с неестественной скоростью и точностью. Удар пришелся точно в стык доспехов Изабель на плече. Раздался звон и ее крик – больше от неожиданности и силы удара, чем от боли (мечи-то были тренировочные). Изабель отлетела назад, споткнулась и рухнула в грязь.

Туман ненадолго рассеялся вокруг них. Все замерли. Изабель лежала, ошарашенная, грязная. Маркус стоял над ней, меч наготове, его грудь вздымалась, а вокруг него... воздух слегка дрожал, будто от жара. Его тепло светилось изнутри, едва заметно, но ощутимо для тех, кто был рядом.

«Маркус! Что за дикарство!» – рявкнул Торгрин, подбегая. Он грубо оттащил Маркуса. «Слишком сильно! Хочешь покалечить?»

«Она спровоцировала! Говорила о Торвине!» – выпалил Маркус, еще не остыв.

– Торгрин окинул их обоих свирепым взглядом. – Изабель – дополнительная смена на конюшне. Арнайр – чистишь оружие после занятий. А теперь – все назад в строй! Или добавить?»

Инцидент был исчерпан, но Маркус почувствовал на себе взгляд. Не Торгрина. С наблюдательной башни у края плаца. Туда иногда поднимались наставники Внутреннего Круга или старшие воины. Сегодня там, едва различимая в тумане, стояла фигура в темном плаще. Джармод. Или... Лиран? Маркусу показалось, что фигура следила именно за ним. Они видели вспышку.

Вечером, возвращаясь с чистки оружия (тяжелая, монотонная работа, оставляющая руки в саже и масле), Маркус нашел у своей койки маленький, гладкий камешек. Он был теплым на ощупь и испещренным мелкими, едва заметными трещинами, похожими на древние руны. Ни записки. Никого рядом. Но он знал. Лира. Она рискнула.

Он зажал камень в кулаке, чувствуя его странную, успокаивающую теплоту, похожую на его собственную силу. В его сознании, подкрепленное записями Орена, возникло слово: "Фокус". Камень-фокус? Для чего? Для медитации? Для связи с... чем?

Он вышел в уединенный уголок внутреннего двора, за кузницей, где грохот молотов стихал к ночи. Сел на холодный камень, зажал теплый камешек в руке и попытался медитировать. Не на эфир. На свое внутреннее тепло. На ту искру, что жила в его груди.

Сначала ничего. Усталость, шум ветра. Потом... тепло камня и его внутренний свет начали резонировать. Тонкой, едва уловимой вибрацией. Он углубился, отпустил страх, отпустил мысли об Отборе, об Элдине, об угрозе. Просто... тепло.

И тогда оно пришло. Не видение. Ощущение. Глубокое, древнее, как скалы под цитаделью. Присутствие. Не враждебное. Наблюдающее. Заинтересованное. Как тогда у Камня Пробуждения, но... ближе. Гораздо ближе. И вместе с ним – волна знания, не в словах, а в образах и чувствах:

...Тени великанов, строящих первые стены из камня, который слушался их рук... ...Тихие песни под звездами, от которых заживали раны и распускались цветы в мерзлой земле... ...Гнев Патриархов нового порядка, их Камни, пожирающие жизни, чтобы дать контролируемую силу... ...Бойню. Темные подземелья, где гаснут "теплые" огоньки... ...И... Лик. Мужчины. Сурового. С глазами, в которых горел тот же теплый свет, что и у Маркуса. Его лицо было изрезано шрамами, но в них читалась не злоба, а бесконечная усталость и... решимость. Предок?

И последний, ясный, как удар колок

Глава 9 Ритм

Две недели до Отбора. Воздух в цитадели Арнайр наэлектризован. Давление висело не только над "Достойными", но и над всем Внешним Кругом – каждый чувствовал приближение перетряски, возможности взлететь или рухнуть. Для Маркуса эти дни стали временем двойной жизни.

На плацу, под свист ледяного ветра и рев Торгрина, он был Маркусом-солдатом. Он дрался, бегал, таскал, метал. Все так же упорно, но теперь без попыток подавить тепло. Вместо этого он учился отделять его. Как музыкант разделяет руки, играя разные партии. Физическая ярость – для ударов, рывков, выживания в "Беге По Кругам Ада" (новое изобретение Торгрина – бег по сложной трассе с барьерами под непрерывным обливом ледяной водой). Внутреннее тепло – он держал глубже, как сокровенный ритм сердца, не влияющий на мускулы, но дающий странную выносливость и ясность ума посреди хаоса. Он не ускорялся чудесно, но и не сбивался с ритма, как другие. Он стал… надежным. Даже Торгрин начал кивать ему скупым одобрением: «Маркус! Не звезда, но держит удар. Для хребта – то, что надо.»

В Зале Первого Плетения под взглядом Джармода он был Маркусом-часовщиком. Его манипуляции Искрой оставались медленными, точными, но теперь – стабильными. Он не пытался форсировать скорость или сложность, как Изабель, чьи вспышки гнева и нестабильности участились, доводя ее до слез ярости и новых наказаний. Маркус работал над плавностью и… резонансом. Он вспоминал ощущение от камня Лиры, ту вибрацию единства. Теперь, удерживая Искру, он не просто вел ее по линии, а старался почувствовать ее внутреннюю пульсацию, ее теплый отклик на его волю. Это было трудно, как слушать шепот в буре. Но иногда… иногда Искра будто сама помогала ему, легче ложась в нужное русло, чуть ярче вспыхивая в ответ на его сосредоточенность. Джармод замечал это. Его черные, бездонные глаза задерживались на Маркусе чуть дольше, но комментариев не было. Лишь однажды: «Стабильность – преимущество. Но в бою ее недостаточно.»

Но истинная работа шла внутри и ночью. В уединенном углу за кузницей, сжимая потускневший, но все еще отзывающийся легким теплом камешек Лиры, Маркус погружался в медитацию. Он не гнался за видениями. Он искал ритм. Ритм своей теплой искры. Как биение сердца. Как дыхание ветра в скалах. Как тиканье невидимых часов Келлана.

Сначала – тишина, прерываемая гулом усталости. Потом… вибрация. Сначала едва уловимая, как дрожь струны. Потом четче. Глубокая, успокаивающая волна, исходящая из самого центра его груди. Он учился дышать в такт ей. Двигаться мыслью вместе с ней. Это был не контроль в обычном смысле. Это было согласие. Партнерство с силой, живущей в нем.

Однажды ночью, когда ритм был особенно ясен, он попробовал нечто новое. Вместо того чтобы формировать Искру из эфира, он попробовал позвать свою теплую силу, направить ее