Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

Этот никуда меня не приведет. Должно быть, остальные борются с теми же сомнениями, потому что их движения становятся все более торопливыми, а лица – напряженными.

Я останавливаю свой выбор на Зэе, присматриваясь к нему.

Он подобрал изящную стеклянную безделушку, точно не могу разобрать какую, и пытается тайком изучить обратную ее сторону. Достаточно долго, чтобы мне стало любопытно, что он там видит. Он кашляет, опуская ее обратно. Потом переходит к следующему предмету и делает то же самое: смотрит на дно, потом еще быстрее ставит на место.

Мое сердце начинает биться чаще. Кажется, терпение начинает оправдываться. Он напал на след?

Начиная подальше от Зэя, чтобы не привлечь его внимание, я по одному поднимаю разные предметы: скипетр, чашу, шар. Все бесценное. Феликс рухнул бы в обморок от таких сокровищ.

Я чередую взгляды на дно с другими действиями, постепенно прокладывая путь к безделушке, с которой он начал.

Я кладу шар на место и вздыхаю, оглядываясь вокруг, когда мне на глаза попадается Гермес; его крылатые сандалии и знаменитый шлем – самая заметная часть его одеяний. Помимо золотого плаща, развевающегося при ходьбе, его броня больше ничем не украшена: никакой символики. Мне всегда нравился наш бог-покровитель.

Но у меня складывается впечатление, что я не нравлюсь ему. Взгляд сощуренных глаз на его узком красивом лице направлен на меня, когда бог скользит между артефактами и останавливается только рядом со мной так, чтобы я могла слышать его тихий голос:

– Я знаю, кто ты, – одна из заложниц моего Ордена.

«Не сейчас, – думаю я. – Поговори со мной потом, когда я не буду под прицелом».

Я склоняюсь перед ним, как никогда не склонялась перед Аидом – или, если уж на то пошло, ни перед кем.

– Я всегда почитала тебя как своего бога-покровителя, Гермес. Надеюсь…

Он вскидывает руку, и я замолкаю с открытым ртом, пока не догадываюсь его захлопнуть.

– Я не твой покровитель во время Тигля.

Я неуверенно выпрямляюсь:

– Конечно…

– Хватит болтать, – тихо рычит он.

Я стискиваю зубы так сильно, что прикусываю щеку, но даже не вздрагиваю.

Он смотрит на меня так пристально, как будто я храню все секреты мира.

– Почему ты? – бормочет он себе под нос. – Ты ведь ничто.

Ой. Но, видимо, этим вопросом задаюсь не только я.

А между тем время идет, и он отнимает у меня слишком много минут.

– Предупреждаю, – говорит он. – Берегись.

– Ты угрожаешь мне? – спрашиваю я, бросая взгляд в сторону четверых даймонов, пристально наблюдающих за каждой живой душой на этой платформе.

– Это было бы против правил. – Когда он говорит мне это, что-то в его внешности – во всем: в его глазах, челюсти, напряженных плечах – мешает мне расслабиться. – Впрочем, – задумчиво произносит он, – правила не будут действовать, когда Тигель окончится.

Значит, это и правда угроза.

Я не настолько безрассудно храбра, чтобы ловить его на слове, так что вместо этого слегка наклоняюсь влево, чтобы посмотреть ему за плечо, прямо на Аида. Я не говорю ни слова, но, кажется, Гермес понимает намек, когда поворачивает голову, чтобы проследить направление моего взгляда.

Он правда хочет ссориться именно с этим богом? Даже после Тигля? Не то чтобы Аид будет думать обо мне хоть секунду, когда все это закончится, но Гермес не может быть в этом уверен.

– У меня сложилось впечатление, что Аид очень ревнив к тому, что считает своим, и, кажется, очень злопамятен. – Я смотрю на Гермеса. – Я не права?

Гермес отходит, не говоря ни слова.

Фантастика. Тигель едва начался, а я уже враг народа номер один.

Снова звучит гонг, натягивая мои нервы еще туже.

– Тридцать минут, – провозглашает Зелес.

Я осматриваюсь, пытаясь понять, сколько здесь предметов. Тридцати минут не хватит, чтобы осмотреть их все, а я еще не добралась до той штуки, которую увидел Зэй, чтобы хотя бы понять, что я ищу. Теперь я двигаюсь быстрее, пересекая платформу до места, где он стоял, все еще стараясь скрывать то, что я делаю. Я практически слышу, как солнечные часы отсчитывают секунды, подобно механическим. Только когда один из поборников искоса бросает на меня взгляд, я понимаю, что напеваю. Опять.

Я откашливаюсь и поднимаю тонкий жезл, только чтобы отпрыгнуть, когда он превращается в шипящую змею. Она обвивается вокруг моей руки. Еще одна шутка богов, ясно. Я должна закричать? Свалить в кусты? По сравнению с издевательствами заложников их розыгрыши – дешевка.

– Не так быстро, дружок. – Я дотягиваюсь, осторожно беру змею за голову и снимаю, прежде чем она успевает обвиться вокруг моей шеи. Я смотрю на нее. – У меня сейчас нет времени отвлекаться.

– О, дай его сюда, – говорит нетерпеливый женский голос. Золотая броня Деметры оттеняет светлую кожу и волосы пшеничного цвета. Кажется, даже ее глаза сверкают золотом. Я отдаю ей змею, которая обвивается вокруг ее запястья и прижимается к ней, как любимый питомец.

Но богиня смотрит только на меня.

– Почему Аид выбрал тебя?

Судя по всему, вопрос номер один для всех.

– Вам стоит спросить у него.

Я отворачиваюсь, но замираю, когда она говорит:

– Вероятно, он просто хочет тебя трахнуть.

Ого. Я открываю рот, но вовремя останавливаюсь. Что, если она не просто ведет себя как сука? Что, если это ревность матери из-за дочери? Смерть Персефоны должна все еще причинять ей ужасную боль.

– Я соболезную, – говорю я, – потере вашей…

Выражение лица Деметры становится ядовитым, и этот яд проливается в ее голосе:

– Не смей говорить о ней, смертная.

Прекрасные гортензии лавандового цвета в ближайшей вазе вянут, чернея по краям лепестков.

Я бросаю взгляд в сторону Аида. Его лицо каменно-спокойно. С той стороны не будет никакой помощи. Я молчу, и Деметра, раздираемая эмоциями, которые она не способна контролировать, – явно мать с разбитым сердцем, – уходит прочь.

Отлично. Здесь я буду еще популярнее, чем в логове. Уже не сомневаюсь. Там меня хотя бы большей частью игнорировали. Такими темпами я буду соревноваться безо всяких даров, и двенадцать богов – и их поборники – будут топить за мою гибель.

Я заставляю себя вернуться к игре и наконец добираюсь до стеклянного цветочка, похожего на розу, на который раньше таращился Зэй, и стараюсь контролировать выражение лица, когда мою грудь наполняет ликование. Снизу на стекле выгравирован символ. Лук и стрела. Это знак, предназначенный поборнику Артемиды.

Я тихо опускаю его и иду дальше как ни в чем не бывало.

Хотя бы теперь я знаю, что я ищу: вещь с символом Аида.

Гонг.

– Двадцать пять минут, – возвещает Зелес.

Можно уже не скрывать, что я делаю. Теперь я тороплюсь.

Внезапно Гермес исчезает. То есть хлоп – и нет его. Через секунду исчезает и Зэй, и звенит маленький колокольчик.

– Кажется, он нашел свой знак, – комментирует поборница Ареса с явным канадским акцентом. Учитывая кудряшки Ширли Темпл у нее на голове и – я прищуриваюсь, чтобы разобрать, – бусы с надписью «детка» на шее, Нив Бушар совершенно не похожа на ту, кого я бы ожидала от ее бога-покровителя. Я отлично понимаю, что с ней надо держать ухо востро.

Остальные поборники начинают действовать еще лихорадочнее, получив доказательство, что предметы можно найти. Я приостанавливаюсь и замечаю их напряженные лица, дрожащие пальцы, волнение, сквозящее в глазах.

Мы – все мы – просто пытаемся выжить.

И будь я проклята, если я терпеть не могу что-то больше, чем неравную игру. Я жила в этом всю жизнь благодаря Зевсу.

Я бросаю взгляд на Аида, который сейчас подпирает каменную стену в стороне от всех нас и наблюдает за мной. Когда я ловлю его взгляд, он хмурится.

То, что я собираюсь сделать, всерьез его разозлит.

Гонг.

– Двадцать минут.

Чтоб тебя.

Я все равно это сделаю.

14

Ни одно доброе дело…

Безо