Тихая пристань - Анна Рогачева

чаще мрачным и сосредоточенным, а возвращался уже с той самой, знакомой разбитостью и злобой. И приходил он всегда из одного места — из кабака, что стоял на отшибе, у дороги на город.

Однажды, когда Иван, ворча, собирался уйти, Арина, делая вид, что поправляет ему воротник, тихо спросила:

— Опять к Семенычу?

Он дернулся, словно ее слова были ударом хлыста.

— А тебе какое дело? — просипел он, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на страх.

— Так… — сделала она вид, что смущена. — Слышала, у него самогон нынче крепкий больно. Другие мужики сказывали, что с одного стакана голова кружится.

— Молчи! — резко оборвал он ее и почти выбежал из избы.

Страх. Он боялся чего-то. Или кого-то.

Следующую ночь Иван провел дома, что было странно. Он метался, ворочался, потел и что-то бормотал сквозь сон. Арина, притворяясь спящей, ловила обрывки слов: «…не могу… не дам… душит…». А под утро он сел на лавке и заплакал — тихо, по-детски безутешно. И сквозь всхлипы прорвалось: «Заставят… опять заставят…»

Утром, едва он ушел, в избу постучалась Акулина. Ее лицо было серьезным.

— Ну, голубка, кое-что про твоего вызнала. Не сама, через зятя своего, что у Семеныча в кабаке полы моет.

Она присела на лавку, понизив голос.

— К твоему Ивану там определенный человек прислан. Из города. Не местный. Подсаживается, угощает, да так, что отказаться нельзя. И не просто угощает — подливает. А потом… потом шепчет что-то. Мужик тот потом уходит, а Иван твой еще часа два сидит, будто кем подмененный, а потом — в стельку. И всегда после этого он злее возвращается.

— Кто этот человек? — спросила Арина, и сердце ее заколотилось.

— А кто его знает. Но зовут его, слышь, Лексей. И слухами болтают, что он от самого здешнего управляющего, пана Гаврилы. Того, что в усадьбе живет и всеми здешними землями заправляет.

Пан Гаврила. Имя прозвучало как приговор. Тот самый «кукловод». Тот, кому не нужен сильный, трезвый староста, способный думать о нуждах деревни. Ему нужна была марионетка. Пьяная, озлобленная, управляемая, которая будет держать в страхе своих же односельчан и не станет лезть не в свое дело.

— Так вот оно что, — тихо прошептала Арина. — Его не лечить надо… Его спасать. От них.

— Спасать? — Акулина скептически хмыкнула. — Да он тебя в гроб сведет, пока его спасать будешь!

— Нет, — покачала головой Арина. Она смотрела в окно, на грязную дорогу. — Если мы просто сбежим, они найдут другого Ивана. Может, еще хуже. А эти… эти «глаза» так и останутся тут, порождать новых чудовищ. Они — корень зла. А Иван… Иван — его горький плод.

Она повернулась к Акулине, и в ее глазах горел тот самый холодный огонь, что зажигался в самые трудные минуты.

— Нам нужно не просто бежать. Нам нужно… оставить им сюрприз. Чтобы они надолго забыли и про нас, и про свои игры.

— Какой сюрприз? — с опаской спросила Акулина.

— Такой, чтобы у пана Гаврилы пропала охота держать в деревне пьяного старосту, сказала Арина, и в ее голосе прозвучала сталь. — Мы не можем ударить по нему напрямую. Но мы можем выбить из-под него его главную опору — страх. И его любимую игрушку.

В ее голове, точная и ясная, как некогда бухгалтерский отчет, начала складываться новая схема. Не план бегства. План диверсии. И главным объектом в нем был не пан Гаврила, не загадочный Лексей, а ее собственный муж — Иван. Неуправляемый, опасный, пьяный Иван. Нужно было лишь перенаправить его ярость. Сменить кукловода. Хотя бы на время. И для этого у нее было оружие, которое они сами же ему вручили — алкоголь. И противоядие, которое она нашла — его собственная, затоптанная человечность.

Она посмотрела на свои руки. Они дрожали, но не от страха. От предвкушения. Война изменила фронт. Теперь она шла не только за свою свободу, но и за души всех, кого опутали эти невидимые нити. И первый выстрел в этой войне предстояло сделать ей. Тихий. Точный. Неожиданный.

Глава 12

План созревал в голове Арины, как тот самый хмельной квас — медленно, но верно, с пузырьками трезвого расчета и горьковатым осадком риска. Она не могла ударить пана Гаврилу в лоб. Но она могла испортить ему инструмент. Иван был этим инструментом. И его главная слабость теперь была известна не только ей, но и ему самому — он боялся того, кем становился в кабаке.

Через два дня, когда Иван вернулся с поля в относительно трезвом и усталом состоянии, Арина встретила его не молчанием, а тихим, деловым вопросом:

— Иван. Этот человек… Лексей. Он тебе должен?

Иван замер на пороге, держа в руках сбрую.

— С чего взяла? — голос его прозвучал глухо, но без привычной агрессии. Была усталость.

— Потому что мужик, который постоянно угощает, но никогда не просит взамен, — либо святой, либо ростовщик. А святых в кабаке не видала, — спокойно сказала Арина, помешивая у печи варево. — Значит, долг он берет не деньгами.

Иван молча бросил сбрую в угол и тяжело опустился на лавку. Он смотрел в пол, его мощные плечи были ссутулены.

— Он… он не просит, — наконец пробормотал он. — Он… дает понять. Что я ему должен. За… за участие.

— За какое участие? — мягко спросила Арина, не поворачиваясь.

— За то, что слушаю. За то, что… будто я ему нужен. А потом… — он затравленно оглянулся, будто боялся, что его слова услышат сквозь стены. — … потом становится страшно. И зло берет. На всех. И будто его голос в голове: «Они над тобой смеются, Иван. Они тебя за ничто считают. Покажи, кто тут хозяин».

Слова лились, как гной из вскрывшегося нарыва. Иван, этот свирепый зверь, был на самом деле загнанным в угол, запуганным ребенком, которым мастерски манипулировали.

— А пан Гаврила? Он знает про Лексея? — осторожно выведывала Арина.

— Кто его знает… — Иван провел ладонью по лицу. — Лексей говорит, что «от хороших людей». Что пану небезразличен порядок в деревне. А порядок… это я.

«Порядок — это страх», — мысленно перевела Арина. Старая, как мир, схема: создать проблему (пьяного, озлобленного старосту), а потом предложить себя же в качестве единственной силы, способной эту проблему сдерживать. Иван был и бичом, и пугалом.

— И что будет, если ты перестанешь… слушать Лексея? — спросила она.

Иван снова вздрогнул.

— Нельзя. Он… он знает. Он все знает. Про ту кражу леса… про то, что я…

Он не договорил, но Арине стало все ясно. Его