Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

– Да. – Петров развернул его к себе. Фу, примерещится же! Настойка фомичевская, не иначе. Показалось, что смотрит он не в зеркало, а – сквозь него и видит… Нет, бред. Срочно чашечку кофе.

Фомичев приканчивал бутылку.

– Травы нутро людское чистят, а спирт душу, – втолковывал он невесть кому.

Петров поставил зеркало на место. Любопытство погубило кошку.

В углу начал похрапывать начальник базы, одолевший поллитровку народного творчества. Остальные сидели вокруг уставленного консервами столика.

Никита старался поддержать беседу:

– Помню, в Киев попал на майские праздники, в восемьдесят шестом. Профсоюз путевку льготную в турпоезд выделил. Люди оттуда, кто поумнее, а мы – туда. Походили по Киеву, на улицах – одни приезжие. Киевляне по домам отсиживаются, йод пьют. До отъезда времени много. Я подумал-подумал, да и сам спрятался. В Лавру пошел.

– Правда там мертвецы прямо на виду лежат? – Алла, скинув кроссовки, забралась на кресло с ногами.

– Лежат, – правда, лица прикрыты. А руки видны.

Блеснуло!

Петров закрыл глаза, отключаясь.

Подпол, тело Патуры, которое он обвязывает веревкой, холод стен, подступающее удушье и…

Пятно света, отброшенное поворачивающимся на ветру ставнем, скользнуло по камню кладки, земляному полу, по бочке, рассохшейся, со сползшими обручами, опять по полу – стоп! Из мрака выхвачена рука, коричневая, сморщенная кисть с полусогнутыми пальцами, кисть правая, выше – темная материя рукава, все, дальше – ничего.

Мозг зафиксировал картинку, спрятал и прибрал, приберег, а сейчас выложил. Пользуйся.

– Спите? – легонько тронул его Степан Кузьмич.

– Почти. Пойду, пора…

– Стоит ли? Вдруг рядом бродит… – Никита оборвал себя, помолчал и продолжил: – Может, стоит ночь тут провести, всем вместе?

– Ну нет, – соскочила с кресла Алла. – Я не останусь. А вдруг их несколько, и все они здесь сидят? А в домике у меня топор, острый такой.

– Но, Алла…

– Нет, я ухожу. А вы друг за другом следите, если так вам хочется.

– Я вас провожу. – Петров протер глаза. – Если вы, конечно, меня не подозреваете.

– Я никого не подозреваю, я просто боюсь и хочу спать.

– Начальничек-то спит, – попытался разрядить атмосферу Никита.

– Переволновался, – сокрушался кладовщик. – Неприятности ведь. Я за ним пригляжу.

– Все же не мешает нам держаться поближе. Я переберусь в домик рядом с вашим, Алла.

– Я тоже… поближе, – решил и Леонид. – Виктор Платонович, присоединяйтесь.

– Я, наверное, вообще спать не буду. А идея хорошая… – Петров соорудил «Большой Веневитиновский» – хлеб, лососина, говяжий язык, шпротина, масло. – Я и так рядом живу. Кликните, если что.

23:00

Лунного света хватало. Приемник «Океан», большой, тяжелый. Очень практично.

Петров снял заднюю крышку.

Если заменить килограммы отечественных потрохов на пару микросхем, остается местечко для маленькой, но очень полезной вещицы. Изделие тульских умельцев, по сравнению с которым «Узи» – мастодонт. Кобуру на грудь, к сердцу поближе, а поверх – легкомысленную светлую курточку.

База молчала. Он миновал ворота, свернул с дороги.

Серебряный лес черен изнутри. Но и чернота бывает разной, нужно правильно смотреть. Через минуту проступили, показались деревья, кусты. Трава. Трюх-трюх по тропинке. Пепельная хвойная стлань пружинила под ногами. На сучок ступить, споткнуться даже, в общем, пошуметь. Сохраняя чувство меры, что самое трудное. Он придет. И не захочет, а придет. Натуру знаю, и потому обычай мой такой…

Знакомая полянка. Точно ли он повторяет маршрут Одинга и Зины?

Падающая звезда оставила огненный след.

Маньяк. Простое, удобное объяснение. Исчерпывающее.

Меняю ослиные мозги на ослиные уши. Пора идти дальше.

Деревня в ночи естественнее. И неприкаянные на свету дома выстроились в улицу, что стала вдоль старой ухабистой дороги. Собачьего лая разве не хватает. Обло, стозевно…

Он шел спиной к луне и ждал, не покажется ли рядом другая, чужая тень. Нет. Придется посетить «Голую избу».

Небойко сыпались звездочки – августовская метеорная капель лишь зачиналась.

Проем зиял. Симптомчик. Никита заколотил избу, заколотил. Побывал кто-то в избушке.

Или наоборот, выбрался. Следы на шее – чьи руки их оставили?

Петров проскочил сени, впрыгнул, покатился по полу.

Ничего нового. У стены – тела несчастных студентов. Фонарик можно не включать – из подпола струился свет. Тихий, но очень знакомый звук рассыпающейся земли и шевелящегося тела.

23:50

Глухая, без окон, стена за спиной – преимущество. Тыл. Он ждал, вслушиваясь в сопение, возню – там, в подполе.

Поторопить? Сам выползет.

На потолке загорелся яркий круг, заскрипела лестница. Поднимается.

Грязная, в земле, рука показалась первой, за ней другая, с фонарем. Петров прикрыл глаза. Безволосая сизая голова с огромными провалами вместо глаз, хоботное рыло. Противогаз.

Поднявшийся из погреба содрал маску, снял сумку, что висела на боку. Неутомимый исследователь деревенских глубин Олег Муратов.

Неуверенные короткие шажки, в прямоугольнике двери – сутулая фигура. Пусть уходит.

Петров подождал, пока Муратов отойдет подальше. В погоню! Направился к двери – и замер.

Что-то стукнуло, царапнуло в ставень.

Вот и наша очередь подошла.

20 августа

00:01

Он стоял, слушал ночь. Пусть потомится, подождет. Но и самому – не застояться бы.

Хочешь не хочешь, а нужно действовать. Тронул – ходи.

Петров прошелся по комнате, толкнул ставень – и сразу к выходу, оглядываясь на бегу. Из-за угла наперерез бросилась тень, быстрая, стелющаяся. Семь метров, секунда. Куча времени, когда есть о чем думать. Сбить с ног, заломить руки, заковать, и конец. Остальное – не его печаль. Следствие, экспертиза, повторная экспертиза, заключение о невменяемости, больница, побег – и все пойдет сначала. Одинг, тонувший в омуте, Зина, бегущая по лесу, аспирант в момент пробуждения – сейчас он был ими, слабыми, напуганными, без опыта и оружия. Он был и другими, будущими жертвами, способными только зажмуриться, чтобы не видеть этот оскал, зажмуриться и молить о быстрой смерти.

Некоторые дела нельзя передоверять другим.

Рука скользнула под куртку, и навстречу прыгнувшему – выстрелы. Пули тяжелые, серебро плюс никель, двадцать четыре пули калибра 4,7 остановили, отшвырнули.

Петров склонился над павшим. Медленно обмякали, расслаблялись мышцы, смерть возвращала оборотню лицо хлопотуна-кладовщика, добрейшего Степана Кузьмича.

00:15

Здесь структурщикам делать нечего. Оборотень – не оживший мертвец. А то прилетели бы на Ми-39, уложили во хрустальный саркофаг и с места начали бы изучение некрохимических процессов.

Придется обождать, коллеги. Недолго, до следующего раза.

За кем шел оборотень? Лестно думать, что за ним. Но если он пас Муратова? Замкнуто все на практикантах-краеведах, их двое осталось, Муратов и Алла. Ну конечно же!

Сколько времени упущено!

И, ни экономя, ни приберегая сил, Петров побежал.

Сколько у Муратова форы? Минут двадцать, двадцать две. Не успеть. Столько ошибок, и еще одна. Следовало брать