Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Ключ туго повернулся в навесном замке. Пусть знают – нет нас дома.

Туман, снятый и разбавленный, стелился по пойме реки, вдали мерцал костер. Маленький ночной моцион одинокого джентльмена.

Ступени вели к мостку. Он оглянулся. Крутой берег высился безмолвной, безразличной ко всему стеной. Эпоха Цинь.

В тумане костер исчез. Петров шел, сверяясь с белой светящейся стрелкой компаса.

Размытое пятно огня появилось вдруг. Придется прилечь на земельку.

Петров пристроился у кочки.

Шагах в двадцати у костра сидели трое – два парня и девушка. Олег Муратов, Коля Патура и Аллочка Минакова. Студенты истфака, практиканты. Обычно с ними была и четвертая, Зина Лубина, но не видать. Сегодня она вообще на глаза не попадалась.

Невысокое пламя тянулось к висевшему на перекладине котелку.

– Пора пробовать, – нетерпеливо проговорил Патура.

– Не торопись. – Муратов, похоже, за старшего; троица застыла в молчании.

Чингачгуки.

Земля потихоньку отбирала накопленное за день тепло. Тяжелая работа. А со стороны – лучше и не бывает: подкрался, пошпионил – и спи, отдыхай. Проснулся, опять пошпионил, а там зарплату дадут или орден.

– Ну, пора! – не выдержал Патура.

На этот раз Муратов согласился. Сняв котелок с огня, он поставил его на землю и деревянной поварешкой разлил варево в большие фаянсовые кружки.

Мужчины пили отдуваясь, спеша, Алла выждала, пока остынет.

– Алеграмос, астарот, бегемот, весарта, – забормотал Муратов, запрокинув голову к небу. – Асафат, сабатан, угана!

Все трое, не усидев, пустились в пляс. Подпрыгивали, вертелись вокруг костра, кричали:

– Гулла, гуала, лафа! Сагана! Эха, шиха, рова!

Без музыки, а как работают! И слова знакомые, пикапу-трикапу, я Гудвин, великий и ужасный!

Петров согнал со лба жадного комара.

Первой сдалась Алла – рвало ее долго, потом уже и просто слюной. Обессиленная, она отошла в сторонку, села. Патура просто повалился наземь и захрапел. Один Муратов прыгал и прыгал, выкрикивая совсем уже нечто нечленораздельное. Наконец и он сел на старый ствол.

– Ты, кто видит меня, – сказал он вдруг внятно и связно, – знай, что плата – кровь! – И отключился.

Интересные у вас, ребятки, игры.

Петров встал, отряхнулся. Что же вы, други, пьете?

Он посветил фонариком в котелок. Пантерные мухоморы, мышатник, ягоды картофеля. А курим что? Тирлич. Интересно…

Он оттянул веко Муратову. Живы, сатанисты самодеятельные. Через часок раздышатся.

Петров отправился назад.

О поле, поле, кто тебя усеял…

Мелковата режиссура.

18 августа

01:25

Никита проснулся от стона – сдавленного, жалобного, отыскал в изголовье спички.

Мальчик бился в постели, взбрыкивал ногами, одеяло упало на пол.

– Антон, Антон, ты что? – Но сын, не просыпаясь, обмяк, расслабился и улыбнулся чему-то во сне. Никита постоял рядом. Дыхание ровное, мерное. Успокоился.

Он поднял одеяло.

01:40

…Ветви, листья проносились у самых глаз, но он и не думал замедлять бег, сила, упругая, налитая сила тела несла стремительно, превращая движение в полет, чарующий до восторга, до замирания внутри; он мог все, лес был в его безраздельной власти и расступался, стараясь освободить путь; он бежал, наслаждаясь волей, выстраданной и наконец пришедшей, он был почти счастлив, почти – потому что где-то оставалась заноза, красная мигающая точка, все настойчивее напоминавшая о возвращении…

05:48

– Звезда Чигирь, воссиявшая над лесом, есть знак неблагорасположения судьбы. – Патура показал на яркую точку в небе.

Володя, зевая, вышел из домика.

– Доброе утро, коллеги. Я в город на весь день, похороны, потом в университете справлюсь, как дальше быть. За старшего остается Муратов. Вопросы есть?

– Никак нет, – за всех ответил Патура.

– Тогда до вечера. Постарайтесь не выбиться из графика.

– Постараемся, – заверил Муратов.

– Я на вас полагаюсь. – Аспирант оседлал «Верховину». – Толкните, пожалуйста.

Михаил уперся ему в спину и начал толкать, разгоняя мопед.

– Бодрым маршем до самой станции, – пожелал Патура.

Прогноз не сбылся, моторчик ожил, и «Верховина» потарахтела себе по дороге.

– Электричка в шесть пятнадцать, может и не успеть.

– Паровозы нынче пустили. Дешевле.

– Пусть паровоз, какая разница.

По верхушкам сосен лешим прошелестел малый ветер.

– Идемте, господа, – скомандовал Муратов.

Сквозь знакомую брешь в ограде они выбрались на тропинку. Голове полегчало, утренний лес просветлил. Муратов приободрился, зашагал быстрее. Тихий омут, а там и Маклок. Он вспомнил, как все началось, как впервые он расстегнул застежки старой книги, тусклые, оловянные, – и ничегошеньки не предчувствовал, совершенно ничего.

Практиканты подошли к Маклоку – Муратов, Патура и Мишка Седов.

Деревня стояла потерянной, пустой. Неправленые избы клонились в разные стороны, почерневшие, обветшавшие, с худыми крышами, окна заколочены; щелястые полурассыпанные сараи. И бурьян, бурьян – злой, многолетний.

– Наша хата, конечно, с краю, – завернул во двор Патура.

Они подошли к знакомому до бревнышка «дому Ситника» – с него начинали поиски.

– Сегодня обследуем «Голую избу», – сверился с блокнотом Муратов. – Если время останется, перейдем к квадрату Гэ-два.

Михаил вышел из сеней, неся в охапке оставленные на ночь инструменты:

– Разбирайте, да пошли.

Избушка оправдывала имя – крохотные, без наличников, окна, расконопаченные стены.

Не провалиться бы – пол, хоть и настланный, а лучше бы земляной, не угодит нога в ловушку половиц.

В избе – ничего. Совсем ничего. Совершенно.

– Чудесно! – Михаил шаркнул ногой. – На статью тянет, «Причины отсутствия брошенного имущества в крестьянской избе первой половины двадцатого века». Погоди-ка… – Он наклонился и ковырнул вросшее в половицу кольцо. – Подпол. Нужно глянуть. Капитальное убежище четвертого класса.

Поднатужился и с трудом откинул крышку люка.

– Подпольщики искру раздувают. Ау, свои! – заглянул в черный квадрат Патура. – Ни зги.

Муратов протянул фонарь. Голова кружится до блевоты, а – терпи. К обеду полегчает, а вечером опять на мухоморовку потянет. Кончать нужно, завязывать. Вон Патуре – хоть бы хны, живчику. Алла на базе осталась, отлеживается, благо старшой, Володька Рогов в город укатил.

– Лестница выдержит? – засомневался Михаил.

– Проверим практикой. – Патура осторожно поставил ногу.

– Лопату возьми. – Муратов едва шевелил языком. – Начни с правого дальнего угла, авось чего и сыщем.

– Как в прошлый раз – чугунок с остмарками? Заставь друга Коля обменять на новенькие… – Михаил спустился вслед за Патурой.

Муратов встал на колени, прикрыл глаза. Качает, как на волнах – океанских, больших, то вознесет высоко-высоко, то вниз бросит. Первые дни, пока мышатник, травку серую, не клали, выворачивало до последнего закоулка в кишках, а с ним терпимо. Нет, это не волны, а прыгает гигантская жаба, а он у нее в брюхе. Ии-гоп! Ии-гоп! Через поле, через лес на Лысую гору скок-поскок! Выше неба синего, ниже моря темного, и вот на высоте прыжка жаба срыгивает, и он летит вниз, на одиноко лежащую посреди