Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

да аршины, так и зарплату свою считай николаевскими червонцами. Сколько там в них было, пять граммов золота? – Жена отложила журнал, старую «Ниву».

– Семь, девяносто девятой пробы.

– Получается…

– Получается столько, что лучше бы и не знать. Жизнь теперь другая, новая.

– И люди новые. Вот погляди. – Она показала фотографию в журнале. – Лица-то какие, даже крестьянские – умные, красивые. Куда делось?

– Съелось. Ты едешь или как?

– Еду, еду. Вернусь к пятнице, если маме лучше станет и бензин раздобуду.

Одинг потащил сумку к выходу, помог жене устроиться.

Хлопнула дверца, бахвалисто и несолидно затарахтел мотор «Запорожца». Вадим Сергеевич помахал рукой, прощаясь. Теща хворает, как одна остается. Всю жизнь хворает, внимания требует. Ничего, это даже кстати. Можно похолостяковать.

15:15

– Беру. – Мишка прыгнул, звучно шлепнул по мячу и, не устояв, упал, подняв вокруг рой сверкающих брызг. Мяч отлетел в сторону и поплыл, уносимый течением.

– Догоняй, собственник. – Парни стояли по колено в воде, смотрели, как он вплавь добирается до мяча и, толкая головой, ведет его назад, в кружок прибрежных волейболистов.

16:50

Тугая струя упиралась в ведро, ломая хрупкие грибные шляпки. Девушка прикрутила ручку крана, низведя поток до тонкой струйки.

– Сколько их у тебя, Зина! Не страшно? Поганки ведь. – Вера с чайником встала рядом.

– Не поганки. Попы, так в народе кличут, местное название. – Девушка отодвинула ведро, освобождая колонку. – Нужно только первую воду слить да кожицу очистить. Вроде курятины по вкусу.

– Ой ли. – Вера ополоснула чайник. – Шампиньоны знаю, подберезовики, маслята. А попы?

– Пьем же грузинский чай. – Подхватив ведро, Зина пошла на студенческий край базы.

18:30

Сковорода шипела и отстреливалась.

– Не пригорят, Антоша?

– В самый раз. – Сын деревянной лопаткой переложил рыбу на тарелку. – Последняя жарка осталась.

Белые, вывалянные в муке караси легли на сковородку.

На столбе закашлял репродуктор.

– Тихо, Антон, дай послушать.

– «Товарищи отдыхающие, сегодня в восемь часов вечера в библиотеке состоится беседа на тему „Крестьянский быт довоенной России“. Повторяем: товарищи отдыхающие…»

– Зови папу, пора карасей есть, – скомандовал сын.

19:00

– Виктор Платонович, сегодня мы с вами играем?

– Верно, Леонид, вы белыми.

– Может, перенесем? Дочка простыла, перекупалась. Нужно посидеть с ней, капризничает.

– Как скажете. Выберем времечко позже. – Петров отошел от расчерченной таблицы «Шахматный чемпионат базы отдыха».

20:15

Стекляшка библиотечного павильона заманчиво мерцала в подступивших сумерках. Хрустальный храм культуры.

Петров приоткрыл дверь.

Вадим Сергеевич сидел в низком креслице рядом с заставленным экспонатами столом. Два десятка жаждущих знаний слушателей расположились полукругом. Знакомые все лица. Да и откуда взяться незнакомым – на базе едва семьдесят человек, половина возможного. Вздорожал нынче отдых, даже такой. Не по средствам-c, да-c!

Петров примостился рядом с кладовщиком.

– Давно начали? – справился шепотом.

– Минут пять. Слушайте, слушайте.

– С прошлого года… – Одинг выглядел довольным, даже вальяжным. Просто приват-доцент девятьсот тринадцатого года. – С прошлого года нашим курсом организована экспедиция. Слово, конечно, громкое, но это – общепринятый термин. Мы изучаем деревню Малый Маклок, от нашей базы отдыха четыре километра к югу. Объект выбран не случайно – судьба Малого Маклока намного опередила судьбу «неперспективных деревень». Образованный в тридцать первом году колхоз «Красный пахарь» ликвидировали в сорок восьмом в связи с предполагаемым затоплением земли Донским водохранилищем. Жители частью были переселены в соседние колхозы, а частью направлены на всенародные стройки. Большую часть нажитого добра они, естественно, взяли с собой, но и оставленного, брошенного оказалось немало… Непосредственно поиск, я чуть было не сказал – раскопки, проводит наш аспирант Володя Рогов. Он и еще пятеро студентов университета составили подробнейший план деревни, вы можете ознакомиться с ним, а также опись находок. Кое-что из найденного я сейчас покажу. – Вадим Сергеевич поднял знакомой формы предмет. – Прекрасно сохранившаяся вещь. Ее аналог имеется на кухне у большинства присутствующих. Узнаёте?

– Мясорубка? – предположила Вера.

– Совершенно верно. Деревянная, целиком из дерева.

– Почему?

– Железная была не по карману, вот деревенский умелец и смастерил от нужды. Измельчали не мясо, конечно, а вареные овощи, для скотины. И себя. Следующий предмет гораздо изящнее. – Он указал на зеркало. – Роскошно для избы, не правда ли? Но после революции подобные вкрапления встречались почти повсеместно в крестьянском быту.

– Откуда ж им там быть? – приподнялся с места кладовщик.

– Экспроприация экспроприаторов. Стихийный раздел имущества помещиков. Ближайшие к деревне усадьбы – Веневитиновых и дворец принцессы Ольденбургской. А потом – перепродавалось, менялось… Третья находка – самая ценная. – Одинг поднял толстый том. – Своего рода бухгалтерская книга и одновременно дневник. Крестьянин Ситник Иван Филимонович начал вести его с первого февраля тысяча девятьсот восьмого года, с пятнадцатого по семнадцатый продолжила жена его, Пелагея, а потом, до марта тридцать первого, записи опять сделаны рукой хозяина. Мелочи быта, расходы, происшествия типа «у Сердюка занял коробку серников», что и составляет, собственно, жизнеописание. Ведь мы знаем о тех временах очень и очень мало. Даже газеты, а к реальной жизни отношение они имеют весьма относительное, даже газеты той поры практически недоступны. Смоленский архив, он в Америке…

Лампочка мигнула раз, другой.

– Видите, пора закругляться. – Вадим Сергеевич оглядел аудиторию. – Прошу задавать вопросы…

22:10

Угли вишнево тлели во тьме.

Антон подобрал шишку, кинул в костерок, та запылала. Он пересчитал запас – шесть осталось. Взяли моду – свет отключать. Что здесь, на базе, что в городе, из-за этого и погулять не отпускают. Сами-то гуляют.

В небе загудел самолет, два огонька, красный и зеленый, пересекали тьму наверху. Винтовой, наверное, Ан-24. Интересно, видно его отсюда?

Он подкинул новую шишку.

– Заждался? – Вера подошла к смотрящему вверх сыну. – Сигналы подаешь?

– Вас караулю, а то заблудитесь. – И он прутиком выкатил из золы картофелины. – Немного, и сгорела бы картошка.

– Кормилец, – похвалил Никита. – Что бы мы без тебя делали?

23:15

Туман перебрался через реку и, налетев на крутой берег, остановился. Низина вплоть до холмов утопала в нем.

Молочные реки, кисельные берега. Петров опустил бинокль.

Месяц спрятался за тучку. Манкирует, нехорошо.

Сквозь туман пробился хохот, гитарный перебор. Студенты на шашлычках. Бедный Шарик.

Он поежился.

Завидки берут, что песни по ночам не поются. Годы. Старичкам баиньки пора.

17 августа

02:05

Тихий смех:

– Какая узкая кровать!

– Я широкая!

07:02

Не рассчитал, кончились черви, подчистую.

Антон перевернул жестянку, поковырялся в земляных комочках. Бесполезно. И попросить не у кого: сюда, на Тихий омут, редко ходят.

Он оставил удочку на берегу, вошел в лес. Муравейник сыскать надо, яичек набрать. Муравьиные яйца рыба любит.

Ого! Из пня, из самой середки, нож торчит. Отличный, такого в магазине и по билету охотничьему не купишь. Тень от рукояти падает