Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Не смешно. Не весело – притворяться частным сыщиком Марлоу.

Вкус чая исчез, он через силу допил стакан. День едва начался, а нет силы, нет радости. Тоска, одна тоска.

Дорожка привела вглубь парка. Он подошел к качелям, толкнул доску ногой, еще и еще, наращивая размах. Визжат противно, зато разгоняют тишину.

Тишина, наверное, она и гнетет.

Он шел вдоль ряда островерхих домиков, похожих на те, что рисуют на рекламных календарях. А внутри? Он шагнул было к двери, но новый приступ тоски разлился в груди.

Шалят нервы. Недостаток положительных впечатлений.

Петров побежал в душ. Гнать хандру прочь, гнать. Прохладная вода, мятный вкус пасты во рту, дезодорант, свежее белье. Атака на депрессию по всем направлениям.

Сходить и половить рыбу, но в проточной воде, на речке? Для кошки хотя бы. Третий день не видно ее, не приходит. Кис-кис-кис! Он вернулся в столовую, открыл баночку скумбрии, положил кусочек на блюдце у входа, а саму баночку – в холодильник. Маленькая такая баночка на пустых полках. Пустяки. Он отыскал удочку, накопал червей, что-то делать, идти, шевелиться, лишь бы не оставаться одному в этой могильной тишине.

14

Пешка закатилась под стол. Он поднял ее, сверяясь с книжечкой, расставил позицию. Семь фигур белых против черного короля. Мат в четыре хода.

Он оторвался от доски, щелкнул выключателем. Опять вечер. День прошел прелестно. Замечательно, кабы не копошилось что-то в душе, скользкое и холодное. Извне пришедшее или свое, пробудившееся?

Первые три хода белые делают королем. Галантность, вроде бы один на один.

Он расставил следующую задачу.

Стекла двери задребезжали. Петров поднял голову. На пороге – майор, тот самый, что утром подвез.

– Не помешал?

– Заходите, коли пришли. Как вы… тихо. Я испугался.

Майор сел на стул, прислонил к стене карабин.

– Интересно, давно у саперов подобное стрелковое оружие? И даже офицерам положено с ним таскаться?

– Да полно, Виктор Платонович. Все мы человеки. Допустим, я поохотиться решил, не с пистолетом же.

Петров перевел взгляд на доску. Решающий ход слоном. Офицером.

– Прощения прошу, забыл представиться. Паринов Владимир Сергеевич.

– Очень, очень рад. Мне же называться, как понимаю, нужды нет.

– Я в сельсовете навел справки, Виктор Платонович.

Какие славные у нас саперы. Вежливые, любопытные. И вооруженные.

– У вас медицинские проблемы?

– Нет-нет. Просто зашел посмотреть. Вдруг наша работа затянется, я имею в виду очистку леса, тогда мы здесь расквартируемся. Вы ведь не против?

– Я? Места много, живите. И какое имеет значение, против я или нет?

– Мы если и будем перебираться, то не раньше осени, а вас ведь на август сюда направили?

– Пока да.

Майор вздохнул – громко, глубоко.

– Не скучно одному – в шахматы?

– Желаете партию?

– Нет, куда мне против кандидата в мастера.

– И об этом в сельсовете знают?

Майор рассмеялся.

– Не стоит сердиться. Вас, конечно, понять можно – приходит вечером малознакомый человек…

– Совсем незнакомый. И вооруженный.

– Согласен. Задает вопросы, надоедает. Но вам ведь скучно, верно? Вот я и решил развлечь коллегу.

– Вы все-таки шахматист?

– Нет, я некоторым образом врач. Попадались мне ваши работы – по активации митохондриальных ДНК в условиях повышения гамма-фона. Кстати, второй год вы не публикуете ничего нового.

– Сейчас я не занимаюсь исследовательской работой. Голая практика.

– Понимаю. Душевное потрясение. События…

– Это для вас события. Для меня – погромы.

– Виктор Платонович, я понимаю, что вы имеете право на ожесточение. Вернее, вам кажется, что имеете. Но вы должны найти силы…

– Я ничего и никому не должен.

– Как знать. – Майор взял ферзя, бездумно покатал его по столу. – Как знать… Может быть, себе…

Из глубины парка донеслось рычание собаки. Рука майора легла на карабин.

– Охотитесь, значит. – Петров говорил сонно, вяло. – Прямо здесь, в парке?

– Где придется. – Майор проглотил слюну.

– Карабин у вас интересный. Километра полтора скорость пули?

– Тысяча пятьсот восемьдесят метров. Начальная.

– Пули, чай, серебряные?

– Бюджет не позволяет суеверия.

На сей раз шаги он услышал. Еще один охотничек, без знаков отличия, в бронежилете.

– Нашли, товарищ майор.

– Хорошо. – Майор вернул ферзя на место. – Вы задачками балуетесь?

– Задачами.

– Идемте, я вам тоже задачку покажу. И наше решение. – Лицо майора за эту минуту постарело лет на десять, вместо улыбчивого бодрячка сидел встревоженный, изможденный человек.

– Куда – идемте?

– Недалеко. – И голос стал суше, злей.

– Разве недалеко.

Яркое пятно фонарика сгущало тьму.

– Я свет включу. – Петров шагнул в сторону.

– А работает? Включайте, включайте.

Петров подошел к распределительному щиту. Ну как в спину пальнут? Нет, чушь. Другой страх, непонятный, безразумный, рос в нем. Как детская забава, загадочная картинка, сотни непонятных фрагментов надо раскрасить определенным образом, и тогда появятся веселые поросята или кот-рыболов. Но сегодняшняя картинка из другой серии. Хотелось бросить, а нельзя. Складывается въяве то, что обычно таится в закоулках сознания.

Он повернул рукоять. Фонари рассыпались по лагерю.

– Куда идем?

– Совсем рядышком, совсем…

Рядом – значило к летним домикам, тем самым, с рекламного календаря.

Отдых в Швейцарии!

Да уж…

Человек десять стояли около такого домика. Двое – с собаками, псы низко рычали, но с поводков не рвались, напротив, жались к проводникам.

– Все готово? – Майор смотрел на проем окна. Стекла не было. Или не видно? Проверять не тянуло.

– Вам повезло.

– В чем же?

– Живы, и вообще…

– А Бакину?

– Увы…

Лучи ртутных ламп упирались в дом – дверь, стены, окна.

Человек сделал несколько торопливых шагов к дому, махнул рукой, зашвырнул что-то в окно, в свете ламп движение было разорвано на десятки кадров.

Петров ждал огня, взрыва. Ничего. Все смотрели на дом.

Он подошел к ближайшей скамейке и сел.

Внутри, в доме, что-то зашевелилось.

Петров сцепил руки, хрустнул суставами. Майор, стоявший в пяти шагах, дернулся, направил на него луч фонаря – и тут же убрал.

Дуновение у шеи, низкий, едва слышный звук. Ночная бабочки или жук пролетел. Да, жук. Один за другим они летели к домику, пропадая в провале окна. Чем им там намазано?

В галогеновом свете следы их – как трассирующие пули навыворот, черные черточки протыкали безжизненный свет.

Дверь распахнулась. Вышедший на крохотное крылечко шатался, горбился, силясь заслониться от слепящих огней. Расстояние, неверный свет – но все равно обитатель домика казался знакомым. Ну разумеется. Племянник.

Тот сделал несколько шагов – маленьких, нетвердых. Лицо застывшее, серое, покрытое бурыми пятнами. И такое же тело, неприкрытое, без одежды.

Заскулили собаки – тонко, жалобно, как побитые дворняги.

Выстрели оглушили. Пламегасители не справлялись с огнем, он вырывался на метр из