Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

в час. В среднем. Вон там, на полянке, может, и меньше, а под тем кустом – все пять. «Реальной угрозы здоровью населения нет никакой, проведенные мероприятия позволяют считать местность практически безопасной по всем параметрам».

Ах, скоты, скоты!

Он шел, машинально шаря взглядом по траве. Сыроежки, моховики. Семья белых. Он наклонился, срезал самый крепкий гриб у основания. Чистый, а запах! Через полчаса сумка была полной, их тут не искать нужно, а убирать не разгибаясь. Ни одного червивого, сорт прима.

Петров остановился.

Белка винтом взбежала по стволу вверх.

Даже черви не едят.

Он высыпал грибы на траву. Не черви, конечно, личинки каких-то насекомых. Поднялась досада. Мазохизм с этими грибами.

Он зашагал дальше, стараясь не глядеть на кольца лисичек, справляющих грибную олимпиаду. Под ногами захлюпало, похоже, болото рядом. Стало темней, пошли ели.

Путь перегородила колючая проволока, частыми рядами она рассекала лес, ржавая, натянутая на смоленые столбы. Петров попробовал раздвинуть нити колючки. Нет, много их, не пролезть. И к чему? Видно, здесь и начинается собственно заповедник. Не в болото же ему нужно.

Вдоль проволоки – с той стороны – ели росли сплошь. Он шел параллельно этой двойной ограде, пока не заметил просвет в стене елей. Разорванная проволока скручивалась в спираль, на колючках болталась всякая дрянь, усеянная черными жучками.

Пора назад. Ни к чему это все.

Десять минут ходьбы на юг – и он на шоссе. Надышался, а аппетит не нагулял.

7

«Приглашаем всех, кто не спит в этот час, полюбоваться чудесным явлением природы. Через пять минут…»

Петров выключил приемник, потушил свет. С крыльца в серебряном свете лагерь виделся стеклянным. Полная луна карабкалась вверх, стараясь спастись.

На часах – без четверти полночь.

Из-под лестницы выбежал еж, на мгновение застыл на дорожке и мячиком скатился в траву. Ломаной линией пронеслась летучая мышь.

Он подошел к облюбованной заранее скамейке, сел лицом к луне. Часы на руке заиграли турецкий марш – настроил на это время.

Он смотрел прямо на луну; белесое, бедное звездами небо казалось совсем низким. Черный двойник луны начал наползать на край – медленно-медленно. Петров перевел взгляд на дом, столовую, парк. Слегка потемнело; опережая мрак, наступила тишина. Даже ветер перестал шевелить листья.

Он закрыл глаза, пытаясь вслушаться в окружающее.

Еще доносился лай из деревни, затем стих и он.

Сознание было ясным и спокойным, но открывать глаза не хотелось. Он строил поместье – с цветущими садами, озерами, полными рыбы, замком на горе. Замок на Луне. На обратной стороне – там, откуда никогда не видна Земля.

И там они бы жили.

Он тряхнул головой, разомкнул веки. Треть луны была уже в темно-cерой тени Земли, багрово-красная граница ее напомнила сегодняшнего больного.

Синдром лунного затмения. Красивое, поэтическое название.

На почерневшем небе появились тысячи новых звезд, число их росло и росло, росла и безотчетная тревога. Дикари мы, дикари. Ну вот, наконец вся Луна закрыта, цвет из серого стал темно-вишневым. Нет, как у моряков – темно-темно-вишневым. Он задрожал – похолодало, однако.

Петров подсветил табло часов. Третий час! Но красота, красота. Погасшая луна и мириады звезд.

Он встал, прошелся до ворот, похлопывая бока руками. Дрожь прошла, но захотелось спать. В Раптевке – ни огонька. Может, кто и смотрит в небо, а скорее – спят. Страда, люди на полях выкладываются.

В пруду сверкнул огонек – отразился выползший краешек луны. Тут же подул ветер, разгоняя дрему.

Надо поменять скамейку: луна успела переместиться. Не проблема, скамеек в парке дюжина, и все для него одного.

Не успело новое место согреться, как шаги, торопливые, пришаркивающие, вплелись в начинающую оживать ночь. Скрипнули ворота (пора смазать петли!), человек прошел к дому и забарабанил в стеклянную дверь веранды.

Под этот стук Петров подошел к ночному гостю.

– Кто там?

Тот обернулся. Опять он, Петр Семенович.

– Это вы, доктор? Я насчет… насчет племянника… Посмотрите его, пожалуйста, ему хуже…

– Только возьму саквояж.

Пять минут спустя они входили в село.

– Что стряслось?

– Поначалу ему полегчало, рука не болела, и пятно вроде замерло. Он таблетки ваши выпил и спать лег. А ночью я проснулся, слышу – стонет. Зашел к нему, рука вся серая, на шею ползет, щеку, грудь. Вот я и прибежал.

Они подошли к двухэтажному дому, добротному, каменному.

– Минуту погодите, я собаку привяжу. – Хозяин распахнул калитку. – Джек, Джек! Где ты там! Что с тобой, псина?

Послышался лязг цепи, собака заскулила и – смолкла.

– Проходите, доктор.

Дорожка вела к дому, рядом с ней проволока, вдоль которой на цепи с кольцом могла бегать собака. Сейчас она, большая овчарка нечистых кровей, насколько можно было разобрать при свете ночи, жалась к хозяину.

Хозяин нагнал у крыльца.

– Я не запирал, открыто. – И прошел вперед, везде включая свет – на веранде, в коридоре, в комнатах.

– Где же больной?

– Наверх подняться надо.

Лестница, короткий коридорчик привели к небольшой комнатке, почти пустой, одна раскладушка, укрытая одеялом, стул, одежда на спинке, пепельница на полу с одиноким окурком да в подсыхающей лужице самогона опрокинутая бутылка.

– Так где же?

– Был… – Пенсионер немного растерялся. – Сейчас посмотрю, может, отошел куда…

Скрип половиц, хлопанье дверей.

Петров спустился вниз. Здесь было что-то вроде холла – с пустой каминной пастью у одной стены, диваном у другой, в центре столик и пара кресел.

Из двери выглянул хозяин:

– Я на улице гляну.

Петров сел в кресло, полистал лежавший на столике журнал (им оказался «Патриот»), зевнул. Спать хочется. Он слышал, как хозяин зовет: «Сергей, Сергей!», рычание собаки, но сон одолевал. Нужно встать.

Наверное, он все-таки заснул, но звук отворяемой двери застал его поднимающимся из кресла.

– Нет нигде. Куда он мог деться?

– Вы меня спрашиваете? – На часах – четыре. Ночь на исходе.

– Нет. Сам не пойму… Одежда ведь здесь.

– Рассветет, тогда и поискать можно будет.

– Да, да… Наверное, он еще выпил и отсыпается где-нибудь… Вы извините, нехорошо получилось… Я через пару часов пойду, поищу…

– Найдете – зовите. – Петров пошел к двери.

Через десять минут он лежал в постели.

Спать, спать, спать…

8

Пес безучастно смотрел на Петрова. Да, восточноевропейская овчарка.

Он еще раз нажал кнопку звонка.

– А, доктор! Знаете, этот паршивец действительно напился. Напился и решил прогуляться, за ночь отмахал до Князева и оттуда утром позвонил, что уезжает домой.

– Без штанов?

– Ну, он в спортивном костюме был. Уезжает, и пусть себе. Меньше хлопот.

– А болезнь? Он же болеет.

– Говорит, лучше стало, спасибо. Если что, в