Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Глава 6

Подозрительное гостеприимство

Москва 1935 года встречала утро густым воздухом, наполненным запахом печного дыма, свежей краски с недавно покрашенных лозунгов и отдалённым ароматом свежеиспечённого хлеба, что расползался из булочных, будто маня людей начинать новый день с ощущением крепкой уверенности. Влажные мостовые ещё не успели окончательно просохнуть от ночной прохлады, и ботинки прохожих оставляли лёгкие, быстро исчезающие следы. Под ногами Мирослава стучала ровная брусчатка, слегка отполированная тысячами шагов трудового дня, который только начинался.

Он шёл следом за незнакомцем, чьё имя пока ещё висело в воздухе молчаливым предчувствием. Мужчина двигался ровно и спокойно, будто точно знал, что время течёт в нужном направлении, и у него нет ни малейшего повода торопиться. Его спина была прямая, руки скрывались в складках строгого, но не вычурного пальто, которое не имело лишних деталей, только идеальную посадку, указывающую на безукоризненный вкус. Слегка поношенные, но начищенные сапоги издавали короткий, уверенный звук при каждом шаге. Он был человеком, которого нельзя было переспорить, но который и не тратил слов впустую.

Мирослав невольно задержал дыхание, чувствуя, как внутри него тянется тугая пружина тревоги. Всё вокруг было слишком настоящим: люди, сидевшие на лавочке у подъезда, переговаривающиеся о последних новостях из газет, расстеленных прямо перед ними, крикливые дворники, обменивающиеся замечаниями, пока сгребали ночной мусор в деревянные короба, мальчишка, бегающий босиком по тёплым плитам и сосредоточенно ковыряющий хлебный мякиш в кармане. Ветер подхватил несколько мелких бумажек, шурша между тротуарами, и на мгновение Мирослав уловил слова:

«Пятилетку — в четыре года!».

На перекрёстке, у пыльного киоска с газетами, продавец в рабочем фартуке перекладывал новые выпуски. Жёсткие, слегка шероховатые страницы «Правды» громко шуршали, когда его руки ловко сортировали их на стопки. Над газетами высился портрет вождя, глядящего на читателей с непоколебимым спокойствием. В глубине Мирослав понял, что именно в этот момент реальность окончательно сомкнулась вокруг него — как кольцо, не оставляя лазеек. Это было не сном, не галлюцинацией — невыносимо подлинная Москва 1935 года жила, дышала, двигалась, пульсировала собственным ритмом, в котором не было места его растерянности.

Мимо проехал старый, скрипучий трамвай, звонко оповещая улицу о своём присутствии. В его окнах мелькали лица: женщины в простых, но аккуратных пальто, мужчины в кепках, один альфа с подкатанными рукавами держал портфель, другой, явно рабочий, сжимал в руках свернутую газету, читая её на ходу. Трамвай, качнувшись, свернул за угол, растворившись в утреннем гуле, который теперь заполнял собой улицы. Кто-то бодро шагает на завод, откуда уже доносится гул станков, чей-то голос смеётся вдалеке, перекрывая шаги людей.

Но сам Мирослав чувствовал себя отрезанным от этого течения, лишённым даже самой малой связи с этим миром. Он двигался вслед за незнакомцем, ощущая себя беспомощным — словно сорванным листом, унесённым в прошлое вихрем, который он не в силах понять. И только одно оставалось неизменным — спина того, кто шагал впереди. Альфа. Его уверенность, неторопливость, незыблемость. В этой походке не было сомнений, только твёрдое знание пути.

«Куда он меня ведёт?», — мысль вспыхнула, но тут же погасла в водовороте эмоций.

Этот человек мог быть кем угодно: влиятельным партийным чиновником, высокопоставленным военным, теневым игроком, чья власть простиралась за пределы слов. Но Мирослав знал наверняка — с ним шли не просто так.

Москва вокруг продолжала жить: кто-то обсуждал успехи нового плана индустриализации, кто-то прилаживал красный транспарант к фасаду здания, ловко орудуя молотком, кто-то в рабочей спецовке сжимал в руках кусок хлеба, задумчиво глядя вдаль. Здесь всё казалось осмысленным, наполненным целеустремлённостью, напряжением, тяжестью строящегося будущего. Но каково было место Мирослава в этом мире? В этом раскалённом, движущемся, несущемся к горизонту настоящем?

Незнакомец шёл вперёд, не оглядываясь, но Мирослав знал — он чувствовал его взгляд.

Мирослав шагал следом за незнакомцем, чувствуя, как утро Москвы постепенно погружает его в ритм чужой, но поразительно живой эпохи. В воздухе ещё витал ночной холодок, но солнечные лучи уже начинали рассыпаться золотистыми бликами по крышам домов, играя на стеклянных витринах булочных, где мелькали продавцы в белых передниках, раскладывая свежий хлеб на прилавки. Трамваи гремели, ссыпая пассажиров на оживлённые остановки, газетчики громко выкрикивали заголовки нового выпуска: «Сталин говорит: индустриализация — наш путь в будущее!».

Лавочки у подъездов уже занимали пожилые омеги в кепках и с газетами в руках, одни увлечённо читали, другие спорили между собой, размахивая руками. Маленький омега наклонялся к ржавой калитке, из которой высовывался соседский мальчишка, задумчиво жующий кусок хлеба. Мирослав уловил короткий диалог:

— А ты сегодня пойдёшь на площадь? Там концерт для рабочих будет!

— Если отец отпустит… — буркнул мальчишка, разминая хлебный мякиш в пальцах.

Проходя мимо группы альф, стоявших возле дома с лозунгом «Пятилетка в четыре года!», Мирослав невольно замедлил шаг, улавливая разговор. Один из альф, высокий и широкоплечий, увлечённо объяснял что-то другим, размахивая руками.

— Я тебе говорю, через год у нас будет метро! Настоящее, глубокое, подземное метро! По всей Москве можно будет ездить под землёй!

— Ну-ну, — лениво откликнулся второй, покуривая махорку. — А мы вот на заводе ночную смену отработали, теперь вот думаем, как бы домой добраться…

Москва тридцатых жила, дышала, двигалась своим ритмом. Она была полна разговоров, гомона, спешки, работы, споров, но главное — уверенности в будущем, какой-то удивительной, твёрдой веры, что всё делается правильно, что завтра будет ещё лучше, чем вчера.

Не выдержав молчания, Мирослав решился заговорить.

— Скажите… Куда мы идём?

Незнакомец на мгновение замедлил шаг, слегка повернул голову, но не остановился.

— Туда, где можно спокойно поговорить и выяснить, кто ты такой, — ответил он ровным, спокойным голосом. — Здесь, на улице, слишком много любопытных ушей.

Мирослав почувствовал, как внутри всё сжалось. Вопросов было слишком много, но каждое слово незнакомца звучало так, словно не терпело возражений. Он замолк, внутренне напрягаясь, но понимая, что выбора нет, и решил идти дальше.

Дом, к которому они подошли, не выделялся на фоне остальных в этом переулке — небольшое, но добротное строение из тёмного кирпича с аккуратными окнами, за которыми горел ровный, тёплый свет. У ворот стояла тяжёлая железная калитка, скрипнувшая при движении, и короткая дорожка, вымощенная простыми бетонными плитами, вела к крыльцу с деревянным козырьком. В воздухе ещё чувствовался прохладный утренний запах земли, смешанный с едва уловимой горечью угля, которым топили печи в близлежащих домах. Вдалеке, за крышами, прогудел