Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

был направлен прямо на Мирослава, но он словно бы смотрел сквозь него, оценивая, взвешивая. Это было не просто молчание — это был приговор, вынесенный не сразу, но неизбежный. Мирослав почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, хотя в комнате было тепло. За окном трамвай медленно проехал по рельсам, за ним следом пошли рабочие, оживлённо обсуждая грядущий субботник.

— Две тысячи двадцать пятый? — наконец произнёс Сталин, медленно, словно пробуя каждое слово на вкус.

В его голосе не было ни насмешки, ни гнева. Только холодная, почти математическая сосредоточенность. Он слегка нахмурил брови, продолжая изучать собеседника с той педантичной точностью, с какой исследуют чертежи или карты перед принятием важного решения.

— Ты понимаешь, что твои слова звучат как бред или провокация?

Мирослав кивнул, с трудом сглотнув. В этой комнате даже воздух казался тяжелее, будто его пропитывала напряжённая атмосфера размышлений, расчётов, выводов, которые этот человек делал мгновенно, без единой лишней эмоции на лице.

— Понимаю, — тихо ответил он. — Я сам в это не могу поверить. Но это правда. Я не знаю, как попал сюда. Просто шёл по улице, и вдруг всё вокруг изменилось…

Он замолчал, чувствуя, что его слова повисли в воздухе, не вызвав видимого эффекта. Сталин не шевелился. Только пальцы его руки слегка постукивали по столу, но это движение было скорее ритмичным, обдуманным, чем нервным.

— Предположим, — наконец прервал он паузу. — Но тогда у тебя должны быть доказательства. Что-нибудь, что убедит меня.

Голос был ровным, без тени сомнения. Сталин не бросал слов на ветер. Он не верил в случайности и чудеса. Ему нужны были факты.

Мирослав замер. Внутри всё сжалось от осознания того, что он сейчас находится на тонкой грани. Один неверный шаг — и его примут за безумца. Или хуже — за врага.

Он медленно потянулся к карману, надеясь, что у него осталось хоть что-то из прошлого мира. Хоть одна зацепка. В этот момент за окном послышался детский смех — соседские мальчишки играли в прятки возле лавочки, на которой лежала стопка свежих газет. В воздухе пахло хлебом из соседней булочной, а на подоконнике кто-то оставил стакан с горячим чаем, от которого поднимался слабый пар.

Но всё это было не его реальностью. И ему предстояло доказать, что он здесь — случайно.

Мирослав ощутил, как холодеют пальцы, когда он сунул руку в карман, в отчаянной надежде найти хоть что-то, что могло бы подтвердить его слова. Его сердце билось с болезненной силой, словно загнанный зверь, и в этой абсолютной тишине, где каждое движение казалось громким, как выстрел, страх только усиливался.

Сталин ждал. Он не делал лишних движений, не торопил, но его присутствие давило, как тяжёлый груз. Его глаза — тёмные, непроницаемые, живые — внимательно следили за каждым жестом Мирослава, и это был взгляд не просто наблюдателя, но человека, который в любой момент мог принять решение о судьбе того, кто сидел напротив.

Наконец, пальцы нащупали гладкую поверхность. Мирослав замер, а затем медленно вытащил из кармана телефон.

— Это… телефон, — голос его дрогнул, но он взял себя в руки и продолжил, крепче сжимая устройство в ладони. — В моё время у каждого такой есть. Им можно звонить, фотографировать, выходить в интернет…

Он протянул телефон вперёд, ожидая реакции.

Сталин не торопился. Он взял его осторожно, словно изучал нечто неизвестное, возможно, опасное. Его пальцы прошлись по гладкой поверхности, пробежались по кнопке включения. Он перевернул телефон, осмотрел его с обеих сторон, постучал ногтем по экрану, проверяя плотность стекла. Затем, без видимого удивления, повернул к Мирославу и спросил:

— И как он работает?

Мирослав с трудом сглотнул. Конечно, он не работал. Батарея рано или поздно разрядилась бы, да и связи в этом времени попросту не существовало.

— Без электричества и сети он бесполезен, — признал он, ощущая, как внутри скручивается чувство беспомощности.

Сталин кивнул, убрал телефон на стол и откинулся на спинку стула, явно ожидая чего-то ещё.

Мирослав поспешно опустил руку к ремню рюкзака, который висел на его плече, и расстегнул застёжку. Его пальцы нащупали плотную папку, внутри которой лежал его диплом — ещё вчера такой важный, такой значимый, словно билет в новую жизнь. Сейчас он казался просто бесполезным клочком бумаги.

— А это… диплом, — продолжил он, стараясь держать голос ровным. — Я стоматолог, врач… Только вчера получил этот документ. Вот, видите, дата и печати…

Он развернул папку, раскрывая аккуратные печати, водяной знак, тиснённые буквы, которые казались чужими в этом времени.

Сталин взял документ, развернул его и долго изучал, слегка водя пальцем по бумаге, словно проверяя её плотность. В комнате было слышно, как за окном вдалеке проехала грузовая машина, сопровождаемая неторопливыми голосами рабочих, обсуждавших последние газеты. Где-то во дворе скрипнула калитка, и тонкий голос мальчишки прокричал что-то своему приятелю.

Мирослав почти не дышал.

Сталин отложил диплом рядом с телефоном, ещё раз внимательно посмотрел на него и задумчиво произнёс:

— Действительно, необычная бумага. Не наша.

Сталин молча смотрел на телефон, его массивные пальцы медленно, почти лениво провели по гладкой поверхности, оставляя еле заметные следы. В этом движении не было любопытства — скорее методичность и привычка разбирать сложные вопросы по частям. Мирослав затаил дыхание.

В комнате было тихо, если не считать глухого уличного гула. Где-то за окном заскрипела под тяжестью шагов деревянная лестница, загудел грузовик, надрываясь в дальнем переулке. Сквозь стекло доносился ровный ритм улицы: шаги спешащих по делам людей, редкие автомобильные гудки, голос продавца газет, нараспев объявляющего свежий выпуск «Правды».

— Если это подделка, то весьма убедительная. А если нет… — Сталин перевёл взгляд на Мирослава, сжав пальцы вокруг телефона, словно проверяя его на прочность. Взгляд у него был холодный, бесстрастный, но что-то в глубине глаз выдавалo тонкую, скрытую напряжённость. — То это многое меняет.

Мирослав сглотнул. Это было то, чего он боялся, но одновременно ждал. Это признание, даже не до конца оформленное, уже значило, что его слова не списали в бред с первых секунд.

— Я говорю вам правду, — голос его звучал ровно, но внутри он чувствовал, как каждая мышца напряжена, словно натянутая струна. — Я не знаю, как вернуться обратно… И мне нужна ваша помощь.

Сталин медленно положил телефон и диплом обратно на стол. Бумага слегка хрустнула, когда он аккуратно выровнял её по краю. Движения у него были точные, неторопливые, будто он