Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Незнакомец — тот самый альфа, что вывел Мирослава из толпы, — достал из кармана ключ, ловко провернул его в замке и, толкнув дверь, пропустил гостя вперёд. Мирослав вошёл внутрь, чувствуя, как позади захлопывается дверь, отрезая его от уличного шума. Внутри было прохладно и тихо. Просторная комната, строгая и сдержанная, без излишеств, но в ней чувствовался тот самый порядок, который не терпит случайностей. На полу лежал простой тёмный ковёр с неброским узором, стол стоял ровно в центре комнаты, а на нём — аккуратно сложенные газеты и книги, накрахмаленная белая скатерть, чуть сдвинутая, но без единой складки, словно хозяин дома всегда держал всё под контролем.

С одной стороны стола — небольшая лампа с зелёным абажуром, дававшая мягкий рассеянный свет, под ним — раскрытая газета, заголовок которой Мирослав смог разобрать даже в слабом свете: «Социализм победит!». Рядом лежали стопки бумаги, исписанные аккуратным почерком, чёрнильница и хорошо заточенные карандаши, оставленные ровными рядами. Чуть дальше, у стены, деревянный шкаф с книгами — сочинения Маркса, Ленина, свежие брошюры по экономике, а рядом, в углу, небольшая этажерка с граммофоном, на котором лежала пластинка, явно оставленная после вчерашнего вечера.

Возле окна стояло тяжёлое кресло с кожаной обивкой, строгое, но удобное, напротив — второй стул, попроще, с прямой спинкой и без намёка на мягкость. Создавалось впечатление, что в этом доме не принято сидеть в праздности — каждый предмет здесь служил делу, а не комфорту. На вешалке у двери висел военный китель, идеально выглаженный, с аккуратно застёгнутыми пуговицами, а под ним — сапоги, тщательно вычищенные до блеска. Всё говорило о том, что хозяин этого места — человек строгий, дисциплинированный, привыкший к порядку и требующий того же от окружающих.

Мирослав почувствовал, как его плечи невольно напряглись. В этом доме всё было чужим, даже воздух, пахнущий чем-то тяжёлым — может быть, табаком или чернильными страницами множества книг, что стояли на полках. Это было место человека, который привык к власти, но не выставлял её напоказ, которому не нужны были роскошь или излишество, потому что всё его существо было сосредоточено на чём-то большем, чем личные удобства.

Незнакомец, не теряя времени, прошёл внутрь, снял китель и аккуратно повесил его на вешалку, после чего указал Мирославу на стул напротив стола:

— Садитесь. Нам нужно поговорить.

Голос его был спокоен, но в нём звучала та самая нота, которая не оставляла места для возражений.

В комнате стояла напряжённая тишина, нарушаемая лишь приглушённым тиканьем настенных часов. Едва слышное, оно походило на секундомер, отсчитывающий мгновения перед чем-то важным. Мирослав сел на указанный стул, ощущая, как твёрдая деревянная спинка неестественно ровно выпрямляет его спину. Его взгляд скользнул по массивному столу, заваленному аккуратно разложенными документами и газетами, заголовки которых кричали о новых стройках, рекордах рабочих бригад и достижениях социалистического государства.

На стене висела простая карта Советского Союза, покрытая тонкой плёнкой пыли, но всё ещё внушавшая чувство грандиозности — огромная страна, простирающаяся от западных границ до далёких просторов Сибири. На полке у стены — несколько томов сочинений Маркса и Ленина, старый радиоприёмник, рядом стопка тонких блокнотов с жёлтоватыми страницами. В воздухе чувствовался слабый запах табака и свежих чернил, как будто хозяин только что отложил перо, прервавшись на этот странный разговор.

Незнакомец — тот, кто привёл его сюда, — стоял, не двигаясь, возле стола. Свет от лампы с зелёным абажуром ложился на его лицо, создавая резкие тени, подчёркивающие жёсткие линии скул и глубоко посаженные глаза. В них не было ни нетерпения, ни раздражения — лишь внимательное, пронзительное ожидание.

— Садись, — повторил он спокойно, но в голосе слышалась твёрдость, не оставляющая пространства для возражений.

Мирослав сжал пальцы в кулак, чтобы скрыть дрожь, и сел.

— Расскажи мне, откуда ты здесь взялся.

Голос его был ровным, но вкрадчивым, словно проникающим внутрь. Не дающим возможности спрятаться за привычными объяснениями.

— Но сразу предупреждаю, — незнакомец чуть склонил голову, всматриваясь в него пристальнее, — не советую лгать.

Мирослав почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он сглотнул, лихорадочно пытаясь собрать мысли в порядок. Как сказать это? Как объяснить так, чтобы его не сочли сумасшедшим? Или, что хуже, врагом?

— Я… — голос его дрогнул, и он прокашлялся, стараясь удержать его ровным. — Я даже не знаю, как объяснить. Это звучит как полное безумие.

Он поднял взгляд и увидел, что незнакомец не отводит глаз.

— Я не отсюда… и не из этого времени.

В воздухе повисла напряжённая пауза. За окном где-то вдалеке раздался стук трамвая, детские голоса, смешивающиеся с гудком завода. Где-то рядом, в соседнем дворе, скрипнула калитка, и кто-то тяжело шагнул по деревянному крыльцу. Всё это казалось таким обыденным, таким правильным и настоящим, что на мгновение у Мирослава закружилась голова от осознания того, что именно он здесь чужой, нарушивший естественный ход вещей.

— Звучит и правда безумно, — наконец, произнёс незнакомец, не меняя ни позы, ни выражения лица. — Но твои глаза не похожи на глаза лжеца.

Он чуть кивнул, как будто решая что-то внутри себя.

— Как тебя зовут?

Мирослав сглотнул, ощущая, как напряжение в груди сдавливает дыхание.

— Мирослав. Мирослав Миргородский.

Незнакомец медленно повторил его имя, словно пробуя его на вкус, прикидывая, как оно звучит.

— Мирослав…

Он отошёл от стола, неторопливо подошёл к шкафу, достал из него тонкую папку с бумагами, но не открывал её, просто постучал пальцами по обложке, будто раздумывая.

— Что ж, Мирослав, допустим, я тебе поверил.

Он снова взглянул на него, и теперь в его голосе звучало нечто похожее на осторожный интерес.

— Но тогда объясни: откуда именно ты?

Мирослав вздохнул. Его плечи невольно поникли — он знал, что отступать уже некуда.

— Я из Москвы… — он сделал паузу, собираясь с духом, и наконец произнёс: Но из Москвы 2025 года.

Часы продолжали отбивать секунды. А потом… наступила тишина, такая плотная, что Мирослав услышал собственное дыхание, будто оно принадлежало кому-то другому.

В комнате воцарилась тишина. Тонкая завеса света от настольной лампы с зелёным абажуром ложилась на бумаги, создавая причудливые тени, отчего буквы на заголовках газет казались будто живыми, мерцающими. Часы на стене ровно отсчитывали секунды, однако Мирославу казалось, что время застыло, растянув мгновение между его словами и реакцией сидящего напротив человека.

Сталин не спешил говорить. Его взгляд