Пересмешник на рассвете. Книга 1 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

разувшись, развалился на узкой койке и курил, пуская в потолок дымные кольца. Хвосты длинного шарфа мели по полу, собирая пыль и сигаретный пепел. Лицо художника выглядело сосредоточенным, словно он пытался запомнить карту трещин и подтеков на потолке. Абсолютно бестолковое занятие: Флип на собственном опыте убедился, что в мире нет ничего столь же непостоянного, чем потолок в его номере. Каждая новая протечка полностью меняла узор. Вильгельм Винкерс когда-то написал картину «Город под дождем», сплошь из расплывающихся пятен. Потолок номера вполне мог соперничать с этой работой как по технике исполнения, так и по общей атмосфере загадочности и безысходности.

– Ботинки! – Хавьер с наслаждением зевнул и стряхнул пепел на пол. – Расслабься, дружище, чище твоя постель от этого не станет.

– Вот как?

Флип подошел к окну и отдернул занавеску. За пыльным стеклом открывался чудной вид на крыши: нагромождение острых углов и мрачных изломов. Желтоватый дым клубами вываливался из труб и сползал вниз, на узкие улицы. Вдалеке сквозь туманную дымку проступали громады фабричных труб. А если высунуться из окна и посмотреть вниз, рискуя грохнуться на мостовую, то можно разглядеть и узкую коричневую ленту канала Святого Мартина.

Номер Флипа располагался под самой крышей. Маленький и тесный, зато дешевый. Раньше, когда отель «Луна» еще считался фешенебельным заведением, эта комнатка предназначалась для прислуги. Причем Флип подозревал, что на самом деле здесь никто не жил, а просто хранили швабры, ведра и прочий подобный инвентарь. Однако он не жаловался, а где-то и гордился своей берлогой. В конце концов, настоящему поэту полагается жить в стесненных обстоятельствах – чтобы не разочаровывать будущих биографов.

– Не жарко у тебя, – заметил Хавьер.

Флип потрогал трубу парового отопления.

– Опять бойлер сломался, – вздохнул он. – Или управляющий не купил уголь.

– Управляющий? Тип, похожий на макаку, который в приемной слушал Президента и пускал слезы?

– Он самый. Тот еще жмот. Легче повеситься, чем выпросить у него отсрочку по платежу.

– Повеситься – оно всегда легче, – хмыкнул Хавьер, а затем нахмурился. – Да только пользы от этого никакой, и смысла тоже нет. Слушай, а этот макак – он, случаем, не брешист? Не хотелось бы жить под одной крышей с этими. Поди, у них на собраниях уже зачитывают мой словесный портрет. Наверное, даже награду назначили… Марок двести, не меньше.

Он мечтательно закатил глаза. Флип покачал головой.

– Нет. Сочувствующий. А в партию он не вступал – там же взносы платить надо. Так что расслабься, на собраниях он не бывает.

– Ну и хорошо, – кивнул Хавьер. – Впрочем, я уже придумал, как обвести их вокруг пальца. Будут искать меня, пока не треснут, в жизни не найдут.

– И как? Не будешь появляться на улицах?

– Ничего ты не смыслишь в конспирации, – фыркнул Хавьер. – Отсиживаться в четырех стенах не мой метод. Я просто обрею черепушку. Они ищут парня с длинными волосами, а в мою сторону даже не посмотрят.

– Еще как посмотрят, – сказал Флип. – Пока ты носишь свой дурацкий шарф, они постоянно будут на тебя оборачиваться. Можешь его снять, и тогда не придется брить голову.

– Скажешь тоже! Ты бы еще предложил напялить зеленую рубашку!

– Этого я не говорил, – заметил Флип. – Всему есть предел.

– Вот-вот. – Хавьер сел на кровати. – Включи-ка радио. Скоро новости. Хочу послушать, что там про меня наплели.

Флип прошел к узкому столику, заваленному огрызками карандашей и скомканной бумагой. Тут же валялись птичьи перья, игральные карты, ржавые ключи и прочий хлам, который он, случалось, подбирал на улице. Флип понятия не имел, зачем ему все это, просто он любил находить вещи. Среди этого бардака громоздился приемник. Флип сам сделал его из деталей, собранных по свалкам. Неудивительно, что приемник выглядел так, будто внутри него взорвалась ручная граната. Детали и лампы торчали наружу, а широкий динамик болтался на паре проводов без обмотки.

Хавьер вытянул шею, с любопытством разглядывая диковинную конструкцию.

– А эта штука работает?

Вместо ответа Флип включил радио. Динамик сухо защелкал. Флип немного подкрутил бакелитовую ручку настройки. Щелчки не прекратились, но к ним добавилась тягучая мелодия – гундосая певица страдала от любви под завывания аккордеона.

– Это радио похоже на твои стихи, – заметил Хавьер. – Ты их тоже собираешь из всякого хлама. Вроде не должно работать, а работает. А вот песня – дрянь. Ивонн ее поет, когда выступает в «Лошадке».

– Сейчас кончится, – сказал Флип.

Он взял со стола пропагандистскую листовку «Партии Объединения». У него их было много: листовки государственного займа, листовки, призывающие вступать в партию, листовки, клеймящие врагов Республики, и листовки с картинами грядущего Процветания… Брешисты не скупились на пропаганду, а Флипу это было только на руку. Как ни крути, а бесплатная бумага. Послюнив кончик карандаша, он записал на обороте: «Мои стихи похожи на радио» – из этого может что-то получиться.

Даже хрипы динамика не смогли заглушить мажорную медь, возвещавшую о начале новостной сводки.

– Тихо. – Хавьер наклонился к приемнику. – Вот сейчас мы всё и узнаем.

Бодрую мелодию сменил глубокий, с придыханием, голос диктора:

– Продолжается поездка Господина Президента по северным департаментам Республики. Тысячи людей…

Флип зевнул, да так, что чуть не вывихнул челюсть. Правительственные новости нагоняли на него тоску. С ума сойдешь, выслушивая бесконечные восхваления Президента, и каждый день одно и то же. Как послушаешь радио, так складывается впечатление, что в стране вообще ничего не происходит, кроме публичных выступлений Президента – перед рабочими, перед фабрикантами, перед солдатами и перед ветеранами… Будь у Президента возможность, он бы выступил перед сворой бродячих собак, дабы и им поведать о Порядке и Процветании. Впрочем, если верить радио, эра Процветания практически наступила: в стране наблюдается небывалый экономический рост, крестьяне собирают невиданные доселе урожаи, возросли объемы добычи полезных ископаемых, корабли возвращаются с невероятным уловом. Даже коровы и те прониклись заботой о государстве и стали выдавать фантастические удои молока. Неудивительно, что цены на масло за полгода выросли в три раза, а съедобного сыра днем с огнем не сыщешь.

Закончив с дежурными восхвалениями, диктор переключился на менее обязательные новости. На очередном собрании «Партии Объединения» Пьер Бреши объявил, что ее члены примут активное участие в праздновании Дня Республики. Кто бы сомневался! Этим молодчикам дай только повод нажраться да побуянить. Потом рассказали об очередном романе известной певички, о пожаре, который был потушен с помощью «храбрых молодых людей из “Партии Объединения”», о старушке, которая вырастила огромный кактус и мечтает подарить его Президенту… О Хавьере и происшествии на вокзале не сказали ни слова. Новости кончились, и зазвучала очередная слащавая песенка – о девушке с губами, как лепестки роз.

Хавьер сидел с таким видом, словно ему врезали