Сон Императора - Андрей Сембай

Твой кузен,

Джорджи».

Николай отложил телеграмму. Ответ был, но в нем сквозила осторожность и желание переложить основную тяжесть на Россию. «Ориентировочно конец июля». «В течение месяца». Не та железная определенность, на которую он рассчитывал.

Вторая телеграмма была более официальной, но и более конкретной.

«Ваше Императорское Величество,

Президент Французской Республики и правительство, рассмотрев Ваше послание, поручили генералу Нивелю предоставить Вам детали готовящейся наступательной операции. Генерал Нивель, чей план получил полное одобрение, уверен в успехе. Наступление на участке Эна — Шмен-де-Дам запланировано на вторую декаду апреля 1917 года. Мы рассчитываем на мощный, отвлекающий удар русской армии не позднее конца мая, чтобы сковать германские резервы.

Прилагаем предварительные выкладки по силам и средствам. Окончательный вариант будет направлен в Ставку через генерала Жанена.

Франция полна решимости довести войну до победного конца плечом к плечу со своим великим союзником. Мы высоко ценим проявленную Вашим Величеством личную вовлеченность и твердость.

С глубочайшим уважением,

Раймон Пуанкаре».

«Апрель… Май…» — пробормотал Николай. Французы были готовы раньше, но и требовали от него удара раньше. Это меняло расчеты. Летнее русское наступление нужно было сдвигать на весну, а это означало готовиться в авральном порядке, в условиях зимней стужи и ещё не законченной переброски ресурсов.

Он позвонил. Вошел дежурный адъютант.

— Срочно вызвать ко мне генерала Алексеева и военного министра Беляева. Немедленно. И передать в Ставку: начать предварительное планирование наступательной операции на Юго-Западном фронте на конец мая. Цель — максимальное скопление неприятельских сил.

— Слушаюсь, Ваше Величество.

Пока ждал военных, он взял третий документ. Это была докладная записка от генерала Алексеева с рекомендациями на пост министра внутренних дел. Наверху списка стояла одна фамилия, подчеркнутая: Генерал от инфантерии Николай Иудович Иванов.

В записке было краткое досье: «65 лет. Участник Русско-турецкой и Японской войн. Командовал Юго-Западным фронтом в 1914–1915 годах. Отстранен за неудачи, но сохранил авторитет в войсках. Отличается железной волей, личной храбростью, неприхотливостью в быту. Беспощаден к врагам и нерадивым подчиненным. Политически — убежденный монархист, сторонник сильной руки. Не связан с придворными группировками. Минусы: резок, недипломатичен, может вызывать отторжение у либеральной общественности».

«Беспощаден… сторонник сильной руки» — эти слова были подобны ключу к замку. Именно такой человек был нужен. Николай сделал пометку на полях: «Вызвать на аудиенцию завтра. 10 утра».

Часть V: Кабинет в Зимнем. 25 января. Знакомство.

Генерал Николай Иванов не был похож на изящных гвардейских генералов или сановных бюрократов. Это был старый служака, крепко сбитый, с седыми, щетиноподобными усами и пронзительными, светло-серыми глазами, которые смотрели прямо, без подобострастия, но и без вызова. Его мундир был поношен, но чист, сапоги — вычищены до блеска. Он стоял по стойке «смирно», когда Николай вошел в кабинет.

— Ваше Императорское Величество, генерал от инфантерии Иванов, по Вашему повелению.

— Спасибо, что прибыли, генерал. Прошу садиться.

Иванов сел, выпрямив спину, положив руки на колени. В его позе не было ни капли расслабленности.

— Генерал, вы знакомы с текущей ситуацией в стране, и особенно в Петрограде?

— Из докладов и газет, Ваше Величество. Ситуация — предгрозовая. Тыл разболтан, фронт держится на героизме солдат и воле офицеров. В столице — брожение. Интеллигенция ноет, рабочие бунтуют, буржуи наживаются.

— Коротко и ясно, — кивнул Николай. — Я назначил вас на пост министра внутренних дел. Почему вы думаете, что справитесь там, где другие не справились?

Иванов даже не моргнул.

— Потому что я не буду искать популярности, Ваше Величество. И не буду бояться. Министерство внутренних дел — не дискуссионный клуб. Это орган подавления смуты и поддержания порядка. Мой метод прост: железная дисциплина внутри ведомства и беспощадность к его внешним врагам. Бунт — расстрел. Саботаж — каторга. Шпионаж — виселица. Газеты будут писать то, что им разрешат. Думу — прижмем к ногтю, если начнет мешать. Никаких компромиссов с теми, кто подрывает государство в военное время.

Его речь была грубой, как напильник, и бескомпромиссной. Николай слушал, не перебивая.

— А как быть с общественным мнением? С союзниками, которые могут осудить репрессии?

— Общественное мнение, Ваше Величество, формируется теми, у кого есть власть и воля. Союзникам мы покажем порядок и железный тыл, который обеспечивает фронт снарядами. Они быстро забудут о своих гуманитарных принципах, когда увидят результаты. А принципы… — Иванов жестко усмехнулся, — принципы хороши в мирное время. Сейчас — война. Война на уничтожение.

Николай почувствовал странное облегчение. Этот человек говорил то, что он сам думал, но не всегда решался сказать вслух. Он был воплощением той самой «железной воли», инструментом, который не будет мучиться угрызениями совести.

— Хорошо, генерал. Ваша программа мне понятна. Вы получите полный карт бланш. Но помните: ваша жестокость должна быть целесообразной. Не ради жестокости, а ради порядка и победы. Каждый ваш шаг должен быть взвешен. Я не потерплю бездумной резни. Вы будете отчитываться лично мне. Каждый вечер. Понятно?

— Понятно, Государь. Целесообразность и отчетность. Будет исполнено.

— Ваша первая задача — окончательно зачистить эсеровские и другие боевые группы в столице. Используйте опыт недавней операции. Но действуйте тоньше. Нам нужны не только трупы, но и информация. Вторая — взять под контроль все крупные газеты. Не закрывать, а направлять. Чтобы они писали о ваших успехах в борьбе со спекуляцией, о подвигах на фронте, о единении царя с народом. Третья — подготовить список самых одиозных либералов в Думе, с компроматом. На случай, если они решить поднять голову.

— Слушаюсь. Списки будут готовы через неделю. Газеты — под контроль в течение двух. Эсеров — выкорчуем с корнем.

— Тогда — приступайте. И, генерал… — Николай встал, подошел к карте. — Помните, за вашей спиной — не только я. За вашей спиной — будущее империи. И моей семьи. Ошибок быть не должно.

Иванов встал, отдал честь. Его глаза горели холодным, стальным огнем фанатика долга.

— Ошибок не будет, Ваше Величество. Или я умру, исправляя их.

Он развернулся и вышел твердой, солдатской походкой. Николай остался один. Он только что выпустил на волю джинна беспощадности. Человека, который, возможно, был даже более «железным», чем он сам. Это был огромный риск. Но иного выбора не было. Чтобы бороться с огнем революции и саботажа, нужен был свой огонь — контролируемый, направленный, калёный. Генерал Иванов был именно таким огнем.

Николай подошел к окну. Начинало смеркаться. Где-то там, в городе, новый министр уже приступал к работе. Где-то на Западе генералы союзников дорабатывали планы наступления. А в Петропавловской крепости кровь на снегу уже замело свежим порошем. Колесо, запущенное