Сон Императора - Андрей Сембай

На скамье подсудимых — четверо. Те двое рабочих, студент и солдат, схваченные в ту ночь. Они выглядели избитыми, подавленными. У одного рабочего (того, что с ожогами) была перевязана голова. Солдат сидел, опустив голову, и тихо плакал. Пятый, их лидер Иван, на суде отсутствовал. Он умер от ран при задержании, упав с пятого этажа.

Процесс длился три часа. Обвинение было оглашено: подготовка покушения на жизнь высокопоставленного государственного деятеля в военное время, хранение взрывчатых веществ, принадлежность к боевой организации партии, призывающей к свержению государственного строя. Доказательства: сами взрывчатые вещества, изъятые в квартире, показания свидетелей (соседа, который видел, как они что-то прятали), признательные показания одного из рабочих, данные на предварительном следствии.

Защиты как таковой не было. Подсудимым был предоставлен молодой, перепуганный военный юрист, который лишь формально задал пару вопросов. Он понимал, что это — спектакль, разыгрываемый по строгому сценарию.

— Подсудимый Егоров (студент), вы признаете свою вину? — спросил Драгомиров ледяным голосом.

— Я… я не признаю суда военного времени над гражданскими лицами! — выкрикнул студент, в последнем порыве отчаяния. — Я требую адвоката и гласного суда присяжных!

— Время для требований прошло, — отрезал Драгомиров. — Страна в состоянии войны. Ваши действия подпадают под действие Положения о чрезвычайной охране и законов военного времени. Суд удаляется для вынесения приговора.

Судьи удалились на пятнадцать минут. В зале стояла гробовая тишина, нарушаемая только сдавленными рыданиями солдата. Потом они вернулись. Драгомиров встал.

— Военно-полевой суд, рассмотрев материалы дела, установил вину подсудимых в полном объеме. В соответствии с приказом Верховного Главнокомандующего №… о борьбе с государственной изменой в военное время, суд постановил: признать виновными и приговорить к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно, в пределах крепости.

Никто не вздрогнул. Казалось, подсудимые уже ожидали этого. Только рабочий с перевязанной головой тихо сказал: «Палачи…». Солдат перестал плакать и смотрел в пустоту широко раскрытыми, ничего не видящими глазами.

Их вывели во внутренний двор бастиона, где уже была приготовлена расстрельная команда из двенадцати гвардейцев Преображенского полка. Командир, молодой поручик с бледным, как мел, лицом, отдавал приказы отрывисто, не глядя в глаза приговоренным. Было холодно. Морозный воздух обжигал легкие. Четверых поставили к мокрой от инея кирпичной стене.

— Винтовки… на изготовку! — голос поручика дрогнул. Он был новичком в таком деле.

Прогремел залп. Нестройный, нервный. Двое упали сразу. Солдат и студент дернулись, но остались на ногах, раненые. Раздались еще два выстрела — добивали. Потом тишина, нарушаемая лишь эхом, отраженным стенами крепости, и тяжелым дыханием солдат.

Климович, наблюдавший за казнью с крыльца, кивнул, повернулся и ушел. Его работа была сделана. Пример — показан.

Часть III: Петроград, кафе «Вена» на Невском. Вечер 23 января.

Новость о расстреле в Петропавловской крепости облетела город к полудню. Она не была на первых полосах — цензура работала. Но она передавалась шепотом в трактирах, в конторах, на заводах. В кафе «Вена», традиционном месте встреч журналистов, литераторов и политиков из оппозиции, царила гнетущая атмосфера.

За одним из мраморных столиков сидели князь Феликс Юсупов и его приятель, великий князь Дмитрий Павлович. Перед ними стоял недопитый кофе и лежали свежие газеты. В них — сухая, на три столбца, заметка: «По приговору военно-полевого суда расстреляны государственные преступники, готовившие террористический акт в столице в военное время. Закон суров, но это закон военного времени».

— Суров, — с горькой усмешкой протянул Дмитрий Павлович. — Это даже не суд. Это бойня. Я говорил с кем-то из Генштаба. Там даже формального состава преступления не было — не успели ничего сделать. Схватили на этапе «разговоров». И за это — к стенке.

— И ты удивлен? — Юсупов медленно размешивал сахар в чашке. Его лицо было задумчивым. — Он предупреждал. Он сказал: «Цена ошибки — не отставка, а виселица». Он просто привел слова в соответствие с делом. Ты думал, он шутит?

— Я думал, это риторика для запугивания министров! Для рабочих, для этих… эсеров — да, пусть. Но чтобы так быстро, так… методично. Без шума, без публичного процесса. Просто взяли и расстреляли, как собак. Это… это варварство. Это не по-русски.

— А что по-русски? — Юсупов посмотрел на него. — Бесконечные разговоры в Думе, пока всё катится в тартарары? Милость к палачам, которые убили дядю Сергея? Нет, Митрий. Россия всегда понимала только силу. Просто мы, аристократия, давно забыли, как она выглядит вблизи. Мы привыкли к мягкому, удобному Ники. А это… это настоящий царь. Тот, который может приказать убить. И не моргнуть глазом.

Дмитрий Павлович с отвращением отпихнул газету.

— И ты этого хочешь? Чтобы нас снова начали бояться? Чтобы опять наступили времена Аракчеева и Бенкендорфа?

— Я хочу, чтобы Россия выиграла войну и не скатилась в революцию, — тихо сказал Юсупов. — Если для этого нужен царь с окровавленными руками… что ж, возможно, это меньшее зло. Но, — он понизил голос, — это опасно. Потому что однажды он может решить, что не только эсеры мешают порядку. Что и либералы в Думе мешают. Что и мы, великие князья, со своими разговорами… лишние.

Они замолчали. Эта мысль, высказанная вслух, повисла в воздухе, тяжелая и ядовитая. Страх, который они испытывали раньше, был абстрактным — страх хаоса, революции. Теперь он приобретал конкретные черты: холодный приказ, ночная облава, сухой залп в крепостном дворе. И источником этого страха был не смутный будущий Ленин, а их собственный кузен, с которым они еще недавно пили шампанское и смеялись.

Часть IV: Царское Село. Кабинет. 24 января. Ответы.

На столе у Николая лежали две телеграммы. Одна — от короля Георга. Другая — от президента Пуанкаре. Он открыл первую. Стиль был неформальным, но чувствовалась натянутость.

«Дорогой Ники,

Твое письмо получил. Поразился его… прямоте. Обсудил с Асквитом и нашими генералами. Понимаю твое положение и восхищаюсь решимостью, с которой ты берешь бразды правления. Англия верна союзу до конца.

Что касается конкретики: генеральный штаб завершает разработку плана крупномасштабного наступления во Фландрии на лето 1917 года. Цель — выход к побережью и ликвидация угрозы со стороны немецких подлодок. Окончательные детали, включая количество дивизий и дату начала (ориентировочно конец июля), будут представлены тебе через военных атташе в течение месяца. Координация, разумеется, будет налажена.

Прошу учесть: наши ресурсы также не безграничны. Битва на Сомме стоила нам колоссальных жертв. Мы рассчитываем, что русский удар отвлечет значительные силы немцев с Западного фронта.

Надеюсь, твои внутренние меры принесут стабильность, столь необходимую для победы. Желаю