Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

— Че это ты, Серега, вегетарианцем вдруг стал? — хмыкнул он, поморщившись от непривычного вкуса.

— Ты хочешь обсуждать мои пищевые привычки? — удивился я. — Так ты для этого сюда пришел?

— Да не, — смутился Брыжжак и, чтобы скрыть неловкость, отхлебнул еще раз, снова поморщившись. — Я про другое поговорить хочу. Просто удивился, что ты сыр с травой ешь.

— Он же вкусный, — пожал плечами я, — и полезный, с завтрака остался. Если хочешь, достану к брынзе из холодильника помидоры. Так еще вкуснее и еще полезнее.

— Не-е-е-е, не хочу! — замотал головой Брыжжак. — Я же не жрать пришел… а это… ну… это самое…

Он замялся, вертя в руках чашку.

— Говори все как есть, — подбодрил его я.

— В общем, я сегодня с сыном замирился, — смущаясь и краснея, поведал Брыжжак и с тихой гордостью добавил: — С младшим!

— Так это же замечательно! — обрадовался я. — Сначала с младшим, потом потихоньку и старший присоединится. Ты, главное, не торопи события, не нагнетай. Делай все, как мы в прошлый раз обсуждали: проводи интересные мероприятия с младшим, а он будет старшему рассказывать. Потихоньку и тот подтянется.

— Да уже… — широко улыбнулся Брыжжак. — Ну, почти подтянулся. Короче, я планирую с Петровичем, Мариком и Васькой Рыжим на эти выходные на Сорочьи Горы махнуть. На щуку. А там, может, и жерехов получится половить. У Васяныча своя моторка, а у Петровича снаряга и палатки есть. Так сказал малому, что рыбалка с ночевкой, а он чуть до потолка не прыгает, так хочет! И сказал, что старший тоже зажегся и просится. Так что поедем! А там уж замиримся!

— Рад за тебя, — сказал я и тут же добавил, понижая голос: — Вот только есть один момент.

— Какой? — напрягся Брыжжак, замирая с чашкой на полпути ко рту.

— На этой рыбалке ты можешь с сыновьями как помириться и дальше нормально общаться, так и все разрушить.

— Да как? — чуть не поперхнулся чаем сосед.

— А так, — сказал я. — Петрович и Васяныч водку пить стопроцентно ведь будут?

— Ну а что это за рыбалка… — начал Брыжжак и осекся, сообразив.

— Во-о-от! — поднял я указательный палец. — Вижу, что сам уже все понял. От тебя жена ведь из-за твоих пьянок начала бегать. А потом совсем ушла, и дети ее поддержали. Устали от пьяного отца. А теперь ты поедешь с ними на рыбалку. И здесь у тебя два варианта. Первый: провести рыбалку, как привык. Выпить, закусить, душевные разговоры у костра. А в результате ты получишь полное отчуждение сыновей, потому что они увидят и убедятся, что их отец ни капельки не изменился.

— М-да… — Лоб у Брыжжака пошел морщинами, и он озадаченно схватился пятерней за затылок, портя всю тщательно уложенную парикмахером прическу.

— И есть второй вариант, — продолжил я. — Ты не пьешь, проводишь время с сыновьями, травишь рыбацкие байки, обучаешь их разжигать костер, ставить палатку и так далее…

— Да как же… — все еще не мог прийти в себя Брыжжак, осознавая, как сам себя загнал в ловушку. — И что, даже два по пятьдесят нельзя? Под свежачок ушицу?

Он с надеждой заглянул мне в глаза, нисколько не сомневаясь, что я сейчас скажу: можно, два по пятьдесят под такую ушицу, да у костра сам бог велел, и все сразу встанет на свои места.

— А ты сможешь два по пятьдесят, и чтобы на этом все? — задал я провокационный вопрос, и Брыжжак скис, словно из него выпустили воздух.

— Вот видишь, — подвел итог я, — поэтому выбирай одно из двух: или сыновья, или хорошие посиделки.

— Мужики ж не поймут, — хрипло прошептал Брыжжак потерянным голосом.

— Поговори с ними, объясни, — пожал плечами я. — В крайнем случае ты всегда можешь не поехать, а сыновьям сказать, что не получилось, и провести с ними время по-другому. В кино сводить или парк развлечений. На ипподром, к примеру, съездить и на лошадях там покататься. Или в тир пострелять сходить…

— Угу… — задумчиво сказал Брыжжак и вдруг добавил твердым голосом: — Нет, Серега, ты прав! И хорошо, что сказал мне. Я же как выпью… да ты и сам все знаешь, какой я тогда…

Увы, я уже знал. Поэтому согласно кивнул.

Брыжжак вздохнул:

— Я с мужиками поговорю. Они поймут. Должны понять. Все в такой ситуации были.

Он умолк и задумчиво пил чай, глядя в окно. Судя по тому, как сосед морщился, его одолевали не самые приятные думы. Я пил свой чай и не мешал ему все обмозговывать, понимая, что сейчас ему нужна тишина, а не советы.

И тут вдруг Брыжжак отставил чашку и сказал:

— Спасибо еще раз, Серега. Я так и сделаю. Честно! Но к тебе по другому вопросу пришел.

— Излагай, — подавил вздох я, мысленно прощаясь с запланированной работой над документами.

Пять минут грозили растянуться на целый час. С одной стороны, грех человеку не помочь, тем более ему всего лишь совет нужен. Но с другой — кажется, я постепенно превращаюсь в Чипа и Дейла в одном лице для всего подъезда. А умел бы руками работать — был бы еще и Гаечкой.

— Да у меня же две беды только, — скривился Брыжжак. — Помириться с сыновьями и мать. С сыновьями ты насоветовал, и я почти помирился. А вот что делать с матерью?

— В каком смысле? — не понял я.

— Да она совсем того… ку-ку… — Он потерянно опустил голову, голос дрогнул. — А ведь такой светлый человек была, мухи не обидит. В городской библиотеке работала. На Доске почета висела. И откуда только на старости в ней столько черной злобы взялось, не пойму? Клянет меня, внуков, бывшую невестку, соседей, всех! И вот откуда что берется?

— А ты к врачам обращался? — спросил я, профессионально отмечая характерные признаки возрастных изменений личности. — В больницу ее не водил? На освидетельствование?

— Все делал, — махнул рукой Брыжжак. — Говорят, нормально все у нее. А ее злоба, мол, от плохого настроения и одиночества. А где у нее то одиночество? Я же сутки через двое работаю.