Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

— Да сейчас мамка придет, увидит фингал — ругаться будет, — тоскливо вздохнул Степка и от такой вселенской несправедливости шмыгнул носом.

— А когда она придет?

— Ну, через час где-то… или чуть больше…

Минут через двадцать мне требовалось уйти по своим делам, но оставлять мальчика прятаться где-то в подвалах или на чердаках было неправильно. А страх перед матерью однозначно говорил о том, что Степка что-то натворил. Стопроцентно она, вместо того чтобы нормально и по справедливости разобраться, сразу будет орать, а то и отлупит. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как оставить его у себя.

— Но ты мне сначала должен рассказать всю историю, — строго, но мягко сказал я, — вдруг ты преступник какой? Я вот тебя сейчас у себя дома оставлю, а меня потом за укрывательство беглых преступников тоже в тюрьму отправят.

— Почему тоже в тюрьму? — перепугался Степка и торопливо добавил: — Ты не думай, дядя Сережа, я не преступник! Честное слово!

— А фингал тогда откуда? — задал провокационный вопрос я.

Валера вышел из своего лежбища, увидел Степана, зашипел недобрым голосом и вернулся обратно. По всей видимости, между ними сформировалась стойкая обоюдная антипатия. Впрочем, у Валеры, похоже, ко всем стойкая антипатия. Единственная, кого он более-менее согласен терпеть, — это, как ни странно, Татьяна. Но тут, думаю, дело в импринтинге — она стала в его жизни первым человеком, который его накормил. Может, он воспринимал ее теперь как маму.

— Да тут такое дело… — принялся торопливо излагать Степка, справедливо рассудив, что я ведь могу и обратно в подъезд выгнать. А там холодно. Да и есть так-то охота.

— Говори! — кивнул я.

— В общем, мы пошли с Пашкой и Ильдаром гулять к ним во двор, — с тяжким вздохом принялся рассказывать Степан. — Они из моего класса. И мы игрались в войнушки, а потом Ильдара мамка загнала домой, а мы с Пашкой вдвоем остались. А вдвоем в войнушки неинтересно же, сам понимаешь…

Я понимал. Сам таким был когда-то, правда, очень давно. Еще при Хрущеве.

— Ну так вот, — продолжил Степан. — Пашка подходит такой и говорит: а давай с тобой в одну игру поиграем. В нее вдвоем хорошо играть. Возьми с дерева листочек и спрячь его на себе. Если я найду — ты мне своего синего динозаврика отдаешь. А если не найду — отсажу тебе своих муравьев.

— Что за муравьев? — сразу выделил главную проблему я. — Живых, что ли?

— Конечно живых! — даже возмутился такой непонятливостью Степан. — Пашке на день рождения муравьиную ферму подарили! Формикарий называется. А я тоже такую хочу, но мамка не разрешает. Говорит, они у тебя все разбегутся, потом дихлофоса не напасешься…

Я с Татьяной в этом вопросе был целиком солидарен. Особенно зная Степкину безалаберность.

— А дальше что? — попытался я вернуть в конструктивное русло Степкин монолог.

— Пашка отвернулся и зажмурился. И начал считать до двадцати. Ну, как положено. А я взял листочек, с березы, небольшой, — принялся обстоятельно рассказывать Степан. — И спрятал его в подстежке куртки. Мне туда мамка кармашек такой, тайный, пришила, чтобы я карточку не потерял.

— Так ты с карточкой уже ходишь? — отметил я. — Как взрослый прямо.

Степка польщенно кивнул и продолжил:

— Я взял и туда этот листочек положил. Так его и не найдешь. А Пашка не знает же. И он начал искать — проверил карманы, заглянул в ботинки, посмотрел в капюшоне, а потом такой говорит — да ты его во рту спрятал! А мне так обидно стало, я рот открыл и говорю — смотри, там ничего нет. А он говорит, а ты шире открой. Я шире и открыл. А Пашка мне туда кучу листьев затолкал и смеется. Я еле-еле все выплюнул, а он начал убегать, гад такой. И дразнится! Я за ним погнался, догнал и рюкзаком по голове треснул, а он мне фингал поставил. А потом я его еще треснуть хотел, а там из подъезда какой-то дядька вышел и ругаться начал. Я и убежал…

Степка опять вздохнул с самым несчастным видом от такой вселенской несправедливости.

— Ладно, Степан, — сказал я, с глубокомысленным выражением лица выслушав подробный душещипательный рассказ. — Дело у тебя, конечно, серьезное. Так что сейчас иди в ванную, мой руки, там туалет, если надо. И я тебя покормлю.

— Нет, дядя Сережа, не буду я вас объедать, — заявил Степан категорическим голосом.

— А это еще почему?

— Продукты сейчас дорогие, — рассудительно заявил Степан. — Зарплаты маленькие, приходится пахать, как проклятый… Еще и я, проглот ненасытный.

У меня от таких слов аж челюсть отвисла. Ну, Танюха! Получишь ты у меня!

А вслух сказал:

— Ну да, ты отчасти прав, Степан. Поэтому мы поступим таким образом: я тебя покормлю, а ты за это мне одно дело сделаешь?

— Но это же будет эксплуатация детского труда! — укоризненно посмотрел на меня Степан.

Я невольно восхитился: нахватался же в интернетах таких слов.

— Можно сказать и так, — согласился я. — Ну, у тебя, получается, два варианта: или просто покушать, как захребетник и проглот, или же покушать, а потом отработать.

— Второй, — с понурым вздохом нехотя сказал Степан. — Ну, я надеюсь, что ваша работа будет не тяжелой, и я с ней справлюсь. А ведь мне еще уроки учить. И стих задали.

— Не тяжелая. Нужно поиграть с Валерой.

— Не буду я с ним играть! — моментально надулся Степан, и даже уши у него покраснели.

— А я тебя научу, как надо. Вот смотри: на эту веревочку привязываешь бумажку. Можно фантик от конфеты. Но у меня нет, поэтому подойдет кусочек от этой квитанции. — Я оторвал лоскут бумажки, привязал и затем показал, как та прыгает. — А потом делаешь перед ним вот так.

Валера заинтересованно выглянул из своего лежбища и тут же спрятался.

— Понял! Я так тоже умею! — просиял Степан. — У нас во дворе Покемон жил когда-то, он был таксой, и мы так тоже с ним играли. Валера, выходи!

— Вот и хорошо. Только сперва покушаешь, а потом немного поиграешь в комнате с Валерой, а я схожу в аптеку. Договорились?

— Ага! — обрадованно кивнул Степан,