Великая Река: Долгое лето - Токацин

- Да лишь бы не напрасно, - прошептал Фрисс, щелчком сбросил с себя обрывок, пахнущий сырым мясом, и откинулся назад, проваливаясь в беспамятство.

Он спал целую вечность – на миг открывал глаза, выпивал пахучие снадобья, неохотно съедал что-нибудь и снова засыпал. Кормил его, кажется, Нецис, и он же прижигал язвы и мазал кожу чем-то холодным и липким. У Фрисса не было ни сил, ни желания говорить с кем бы то ни было. Иногда его рука, свесившаяся с кровати, касалась спины Алсага – кот вздрагивал, приподнимался и пристраивал голову на грудь Речника.

- Алсаг, - прошептал Фрисс, когда марево в глазах потускнело, и он смог разглядеть кота. Тот шевельнул ухом.

- Алсаг, там, в храме Нуску… - Фрисс помнил, что это важно, но слова куда-то разбежались. – Кваанр… они были бы рады взять тебя к себе. Они здесь очень уважают… твоих сородичей. И здесь… тебя никто не заставил бы драться… с чем-нибудь вот таким…

Речник слабо шевельнул рукой, указывая на окно. Алсаг тихо фыркнул.

- Что ты несёшь, Фррисс?! Я не останусь у Кваанрр. И так я из-за них в прроплешинах, а тут совсем облысею.

Однажды – скорее всего, это был день, но какой по счёту, Речник не сказал бы и под присягой – дверь распахнулась, пропуская смущённого и взволнованного хольчу. Из снопа его рыжих волос торчала чья-то кость, в руках хольча держал яркий жёлто-чёрный свёрток.

- Я Та’кама из рода Та’никуйю, - сказал он, склоняясь над постелью Фрисса, - и я только что вернулся из Шайина. Череп и руку жреца Джилана я отнёс Та’гайе Та’накаси. Весь род Та’накаси, и весь род Та’цийну, и весь род Та’никуйю, - все мы благодарим тебя, великий воин. Ты убил эту страшную тварь, и больше она не прольёт ничью кровь. Та’гайя Та’накаси просил, чтобы я отдал тебе этот плащ. Его ещё никто не носил… и он освящён в храме Кеоса. Он принесёт тебе силу и удачу в сражениях.

- Спасибо, - прошептал Речник, прижимая свёрток к груди. Ремешок развязался, и узорчатый плащ, вышитый по краям мелкими чёрно-красными перьями, накрыл Фрисса с головой.

- А как… как нашли его череп? – спросил Речник, проклиная свою беспомощность. Он хотел сесть, но руки дрожали и подгибались, а голова кружилась. Нецис забрал у него плащ и снова перевязал ремешком.

- Осторожно, Фрисс. Вот, выпей, это отвар папоротника… Все кости были в его доме, прямо на кровати. Трансформация отнимает много сил, и у него было всё предусмотрено. Городская стража была там вместе со мной и с Та’камой. Он – посланник хольчей Текиоу… может, станет старейшиной. Я бы не взялся беседовать с Та’гайей, даже с черепом убийцы в руках.

- А как узнали… где живёт этот… жрец? – Фрисс покосился на дверь и с огорчением увидел, что хольча уже ушёл. Слизистый отвар папоротника с трудом пролезал в глотку, Речнику хотелось кислухи.

- Я назвал страже имя Ингалта Цин’отлакати, а стража нашла его дом, - ответил Некромант, забирая у Фрисса чашку. – Ничего сложного. Я не знаю одного – почему он напал на тебя. Я сам ждал его…

- А… видно, я на вид вкуснее, - ухмыльнулся Речник. – Мерзкая была тварь. Охота же человеку таким становиться… А какое сегодня число?

- Десятое Неракси, - отозвался Нецис и ледяными пальцами коснулся висков Фрисса. – Я сам не понимаю почитателей Змея-с-Щупальцами…

- Десятое… - прошептал Речник и нахмурился. – Середина лета… Нецис, нам пора ехать дальше. По Реке течёт гнилой яд… Я поеду завтра утром. Ты… наверное, ты останешься в Текиоу?

- Та-а… Один ты никуда не доедешь, - покачал головой Некромант. – Я с тобой. И мне кажется, эти джунгли нас надолго запомнят…

Глава 37. Талкеннор

- А-а-о-о-ой! – протяжный переливчатый вой пролетел над моховыми дебрями и оборвался раскатом визгливого хохота. Фрисс стрелой вылетел из спального кокона и встал над телами спящих спутников, сжимая в руках мечи. Тварь в зарослях снова захохотала и зашелестела ветками, удаляясь от дороги, но не прекращая хихикать и подвывать.

- Ца’ан! – Речника передёрнуло от омерзения. – Нецис! Ты это слышал?

- М-м-м… - Некромант неохотно открыл глаза, и они зажглись холодным зелёным огнём во мраке ночного леса. – Да, там ца’ан. Спи спокойно, Фрисс. Никто из немёртвых не выйдет на эту дорогу.

Речник покачал головой, вглядываясь в переплетения мхов и ползучих лоз. Они подступили вплотную к дороге, влезли на насыпь, оплели каменные шпили по краям мостовой. Сверху над дорогой тянулись друг к другу, почти смыкаясь, кроны папоротников и разлапистых толстоствольных Самун – деревьев, похожих то ли на бочонок, то ли на небрежно увязанный сноп. Жёсткие листья Самуны и хрупкие побеги папоротника падали на мостовую и медленно гнили в вечном тёплом тумане, и базальтовые плиты уже почти скрылись под слоем земли и лиственного сора. Поверх, прижимаясь к обочине, тянулись тонкие волокна белесого мха. Мху не давали разрастаться – по этой дороге ещё ездили. Не ночью, конечно… с закатом, когда мрак стал непроницаемым, путники остановились на ночлег прямо посреди дороги, и Нецис пообещал, что до рассвета их никто не потревожит. Никто из живых…

В паутине пурпурного мха что-то шевелилось и щёлкало костями, горящие зеленью круглые глаза таращились на Речника. Он высоко поднял фонарь и направил луч на кусты. Потемневшие от времени и сырости черепа исчезли в зарослях, свет пустых глазниц померк. Фрисс помянул вполголоса тёмных богов и подобрал спальный кокон. Тихий монотонный вой долетел издалека, и Речник поёжился, как от порыва холодного ветра.

Утро встретило Фрисса костяным перестуком и дождём росы с соседнего дерева. Толстая ветка Самуны протянулась над дорогой, почти соприкасаясь с широким листом папоротника, и по этой ветке полз, цепляясь когтистыми лапами, костяной голем – огромная тяжёлая многоножка. Обломанные трубки стреломётов торчали из её рассыпающихся боков. Это был очень