Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

меня слой за слоем плотным скотчем. Я висела на одном локте, другую руку насмерть примотало к боку. Предплечье вывернуло за спину, сведённая кисть омертвела. Скотч на кронштейне скрутило, и он уже не мог оторваться. Подача коробок застопорилась.

Сколько можно было ещё вот так провисеть? Над головой заискрило, и локоть, зажавший кронштейн, начало подёргивать током. Я скосила глаза на рыжую каплю, в которой барахтался Бритц. Ему удалось выпустить одну стрекозиную лапу в густую карминель. Со смешанным чувством я уцепилась за его надрывные усилия, как за свои:

«Ну же… Давай-давай-давай-выпускай жвала!..»

Выбравшись, он мог просто улететь, но в ту минуту не было другой надежды. И мне ни за что не хватило бы смелости погибнуть с честью. Нет. Я хотела, чтобы ненавистный враг меня спас. Не будь рот заклеен, умоляла бы.

Бритц резал карамель жвалами. Он раскромсал её и выпустил шесть лап. Тем временем я разжала локоть и повисла в петле скотча. Потемнело: машина заклеила глаза. За желтоватыми слоями плёнки взметнулся чёрный хвост.

Удар, и я повалилась на конвейер. Шею царапнуло, лезвие бесцеремонно отдирало скотч, по ощущениям вместе с кожей. Волосам на висках тоже досталось. Воздух… Ресницы остались на липкой ленте, а надо мной склонился леденец с кривым ножом-керамбитом:

— Где рычаг?

— Маленькая беленькая кнопочка! — пискнула я, и Бритц вскочил, чтобы оставить вместо себя запах карамели и шоколада.

— Пффф! —

он исчез в облаке сахарной пудры.

— Пффф! —

а там, кажется, была ореховая стружка.

В коконе из скотча я скользила дальше и дальше по ленте. В провал погрузочного склада. На самом краю зажмурилась… но конвейер взвизгнул и остановился. В тишине уснувшей фабрики послышались шаги, скользнул фонарик сателлюкса, а за ним — ангел, осыпанный сахарной пудрой, весь в пёрышках тёртого ореха. Даже на ресницах сиял рафинад. Крылья тащились по полу тяжёлым шлейфом из карминели и какао.

— Молодец, — бросил ангел и ушёл.

Глава 25

Маршал сказал, в пыточную

Он оставил меня умирать одну. Спустя миллион лет удалось высвободить руку, и я судорожно искала, к чему бы её приспособить. Откуда ни возьмись, на конвейер взлетело изумрудного цвета чудище с длинным, как шест, телом, треугольной головой и глазами навыкате. Насекомое сложило ноги-плети на груди и провернуло голову вокруг оси. Прикидывало, как лучше выпустить добыче кишки, чтобы набить грузное зелёное брюхо. Чудище моментально уселось поперёк меня и маленькими острыми жвалами кромсало скотч.

— А-ааа-а-ааа-а!

— Нет, вы только посмотрите: её спасают, а она царапается!

Насекомое исчезло. Рядом сидела сердитая девушка. В свете сателлюкса её волосы горели миллиардом спиралей, как в лампе накаливания. Я видела её в филармонии. Это она лупила грушу. Это она тогда дала мне полотенце и воды.

— Простите, я думала, меня едят!

— Ночью-то? Ночью вредно есть.

— Тогда, пожалуйста, не могли бы вы продолжить… меня освобождать? Спасибо.

Я смиренно вытянулась внутри кокона, являя кротость овечки перед стрижкой. Рыжая выпалила: «Ха!» и обернулась пучеглазым чудищем. Богомолом. О богомолах я знала только один факт, тот же, что и все, и инстинктивно вжала голову в плечи. Насекомое живо расправилось со скотчем.

— Я Пенелопа. Ты, что ли, работала на этой фабрике раньше? — спросила она, сдирая с меня остатки липучки по пути наружу.

— Нет.

— Кайнорт меня прислал, сказал, ты одна запустила конвейер.

— Я просто умная.

— Кайнорт сказал, ты отбитая.

На улице мы едва не запнулись за чью-то рыжую голову. Голова жмурилась и приподнимала крылья носа над слоем стынущей карамели.

— Тут кто-то живой!

Пенелопа бросилась на корточки. Она снова воскликнула: «Ха!» Парень в карамели испуганно вращал глазами. Он был в тисках от пяток до кончика носа, и только маленькие дырочки позволяли бедняге дышать. Пенелопа пальцем примяла карамель, чтобы парню не нужно было морщиться, приподнимая крылья носа, и встала.

— Ну, да, Кай упоминал и об этом тоже. Жаль, не думаю, что он жив.

— Но он — жив, — удивилась я, таращась на голову.

— У него определённо нет сердца, а без сердца, как ты знаешь, детка, не живут. Мы сделали всё, что могли, — очевидно, она имела в виду те вмятины для носа в карамели. — Пойдём.

Мы спустились в лагерь, и Пенелопа свернула на незнакомую улицу. Там стояли гломериды. Их шасси состояло из сотен мелких блестящих лапок, как у многоножек, большая часть которых была покрыта карминелью.

— А мы куда?

— Кайнорт сказал, в пыточную.

— За что?

Пенелопа насвистывала и не отвечала. Я упрямо застыла и повторила грубее:

— Зачем в пыточную?

Рыжая удивлённо развела руками, ничуть, кажется, не задетая моим тоном:

— Кайнорт сказал.

— Я слышала, — господи, за десять минут я слышала эту фразу уже пять раз. — Зачем? То есть, если ему что-то нужно, почему нельзя просто спросить? Или это он за разлитую карамель? Так ведь иначе бугль бы…

Пенелопа засмеялась:

— А, ну да! Ты же новенькая!

— И?..

— Пойдём-пойдём, не трусь, — она потащила меня за краешек засахаренной курточки. — Мне тебя в подмастерья отдали. Ёрль Ёж занимается распределением служб по зданиям оккупированных городов. И у него своеобразное чувство юмора… весьма своеобразное, скажу я тебе. Кухни он располагает в банях, столовые в музеях, а больницы в театрах. Когда рой-маршал взял Кумачовую Вечь, Ёрль выделил инженерам тюремные казематы.

— Вот почему Бритц обитает в трактире. А где поселили Альду Хокс?

— В кабинетах мэрии.

— Но это же не смешно.

— У ть-маршала Хокс нет чувства юмора.

В тюремном подвале чудеса электроники уживались с древними приспособлениями экзекутора. Мониторы крепились на пыточном кресте вместо штатива. Железные грабли для раздирания плоти увешали мотки проводов и неисправные коммы. Тиски приспособили под фиксатор для плат и микросхем. На дыбе растянулась огромная карта Урьюи. Я чихала сахарной пудрой и кашляла какао. Спина чесалась, голова зудела, ноги саднило. Пенелопа, заметив мои кривляния, вручила какие-то склянки и щётки:

— Иди в душ. Вон туда, где стойка для пытки водой.

— Логично. Спасибо.

— Останешься здесь. Спать будешь в кладовке. Вечером подашь мне крови и там посмотрим, к чему тебя приспособить.

Мылась я в полубреду от усталости, не разбирая флакончиков, какие для чего. Приятным сюрпризом стал подогрев песка: пыль сыпалась тёплая, почти горячая, и не царапалась как у Баушки