Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— Честность, за которую я вправе подвесить тебя над хрусталём или выпить досуха, — Инфер наклонился так близко, что кровь бросилась к моим скулам. — Не напрягай хелицеры, эзеры не играют с этим огнём: я знаю про убийственный рефлекс. Его можно купировать, но без ампутации клыков это долгая возня.

— Моё лицо само по себе на страже поцелуев.

— Скажу один раз, больше не жди. Эти шрамы: они бросаются в глаза, да, но только сильнее притягивают взгляд и не дают оторваться от лица.

Он отступил и качнул затылком тюремную лампу. В пляшущем свете я опять схватила броню, будто отгораживаясь ею от эзера.

— Шиборги здесь — подневольные гладиаторы, — сказал Берграй. — Каким бы оружием ты ни снабдила одного паука, оно ударит по другому. Будь ты моей ши, я бы не заставил тебя вредить собратьям.

— Это броня. Не оружие, а защита. Смотрите, — я развернула сеть из сотен звенящих пластинок. Берграй провёл кончиками пальцев по броне и хмыкнул.

— Слишком хрупкая. На третий выстрел рассыплется.

— На второй.

— Тогда грош цена тебе, инженер.

— Стреляйте.

— Ну конечно, — он закатил глаза.

— Стреляйте и заберёте свои слова назад!

Наверное, я была похожа на сердитую белку. Инфер покачал на ладони глоустер, снизил мощность до оглушающей и прицелился. Выстрел — пластинки на груди сверкнули и обжигающе нагрелись.

— Слабо. Ещё, — потребовала я.

— Поиграли и хватит, — он направился к выходу.

— Ещё! Вы не забрали назад свои слова.

— Не дерзи мне, шчера.

— Я не дерзу… зю… держ… Я не дерзила.

— Ты — нормальный инженер, Ула, — сделал одолжение Берграй, убирая глоустер за ремень. — Всё?

— Все эзеры разные, теперь я вижу. Бритц разрядил бы в меня обойму без лишних сантиментов.

— Это точно.

— Но потом сказал бы, что я молодец!

— Глупая! Не потому, что доверяет твоим самоделкам, а потому что ему плевать, сколько рёбер он тебе раскурочит.

Имя рой-маршала подействовало как красная тряпка. Взбешённый, Берграй выхватил глоустер и выстрелил. Пластины сверкнули и соскочили с креплений, разом сворачиваясь в сторону разряда. Удар плазмы разорвал кристаллические решётки. Пластинки схлопнулись в комочки, и сотни шариков разлетелись по полу. Они устремились под ноги Берграю. Не успел капитан взмахнуть руками, как шарики уронили его, покатили и выбросили за порог пыточной.

— По правилам тот, кто оказался за пределами ринга, проиграл! — крикнула я в проём коридора. — Видите, совсем необязательно калечить соперника.

Секундой позже Берграй вылетел из коридора на острых медных крыльях и прижал меня за шею к виселице.

— Ты хороший инженер, Ула. К такой фантазии — да ещё бы чувство меры!

— Простите меня! Простите, господин Инфер! Я не думала, что вы так далеко укатитесь!

Под его хваткой бились кончики моих клыков. Если он сейчас… повезёт, если клыки ударят в ошейник. А если ему в ладонь? За спиной эзера уже дымились крылья. На дне его синих глаз отражались мои серые.

— Инфер? — прозвенело с порога. — У тебя сегодня нет времени на смерть. Объявили сборы к перебросу лагеря.

Меня спасла Пенелопа. Плавленые сапфиры радужек Инфера сверкнули прежним льдом:

— Я бы на твоём месте держал таких подмастерьев в саркофаге для пыток, Пенни. На всякий случай. Или в морозилке.

Пенелопа прошла через зал, оскальзываясь на шариках. Пока она сосредоточенно смотрела себе под ноги, руженитовая булавка перекочевала ко мне в карман.

— С Берграем шутки плохи, Ула. Больше не на ком было испытать броню? На инженере Крусе, например.

— Да я б на всех вас испытала. Ну, пожалуй, кроме тебя.

* * *

В тот вечер объявили комендантский час. Но солнцу было плевать на распоряжения Бритца, будь он хоть трижды маршал. Не спалось. Я сидела на заднем дворе казематов, на перилах крыльца, и переживала, удастся ли Волкашу догнать лагерь. И сомневалась, способны ли землярки добраться к предгорью. И тревожилась, хватит ли булавки, чтобы воздействовать на портал. В целом, приятно проводила время. Пока не раздался щелчок. Я испугалась и спрятала булавку подальше.

Ну, конечно. Кто ещё мог нарушить приказ рой-маршала? Рой-маршал собственной персоной. Кайнорт Бритц шагнул на двор с электронной сигаретой. Встроенная зажигалка имитировала звуки чирканья колёсика о кремень и тления табака. Я притворилась каменной горгульей. Бритц выпустил пар, прикрывая веки, и снова поднёс сигарету к губам, но почуял меня и убрал руки за спину. Между нами было метров двадцать. Горгулья внутри меня сверлила его во все глаза, прожигала решето, а эзер щурился на закатные лучи. Внезапно:

— А что потом? — спросил он будто бы свои кеды.

— Потом? — не поняла я.

— Ну, после того, как ты растерзаешь на фрикадельки меня и всех эзеров в радиусе парсека? Чем в своих самых смелых фантазиях ты займёшься потом?

— Высплюсь.

— А потом? — судя по тону, его это рассмешило.

— Какая вам будет разница, мёртвому? Вернусь к учёбе.

— Что ты изучала?

Я поёрзала на перилах.

— Перспективную мехатронику, — и нехотя разъяснила: — Перспективные науки на Урьюи не рассчитаны на текущее положение технологий. Это науки на вырост.

— Это же, наверно, процентов на девяносто теория.

— Вроде того. Ну и что. Девушкам на Урьюи позволено получать высшее образование только в перспективных сферах. Либо в искусстве. Юноши — те идут, куда захотят.

— Что ты собиралась делать после учёбы, если твои знания никому не нужны, а умения претворить негде?

— Они будут бесценны, когда придёт время, — чёртов эзер, как он посмел озвучивать мои собственные страхи. — И я надеюсь ещё застать день, когда кто-нибудь ими воспользуется.

— Если мы займём Урьюи, то позволим тебе учиться по контракту: на наших технологиях в обмен на отработку по распределению.

— Нет.

— Да брось. Ты пожнёшь результаты своих трудов, к тому же за хорошие деньги. Технологии эзеров доросли и переросли ваши самые смелые перспективы.

— Вы хоть понимаете, что звучите как финансовый шарлатан? — Я сама спрыгнула на землю, чтобы подойти ближе, настолько важным было то, что он должен был сейчас услышать. — Если вы победите, и я начну работать на оккупантов… хотя это исключено… но допустим: как скоро шчеры изгонят меня из отшельфа? Меня проклянут. Ни семьи,