Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Все до дела обсуждается. Все проговаривается. Кому и откуда идти, кого и когда бить… понятно, бой все поменяет, но основа останется. И вот такие мелочи.

Кому трута не хватит, кому пара стрел понадобится или нож наточить…

Михайла и не колебался, когда две тени полезли в дыру. Дождался, пока второй пролезет, и отлепился от забора прямо у него за спиной.

Кистень, гирька на цепочке, только свистнул. Ударил, с виском ворога встретился, аж хрупнуло. После такого удара если и живут, то недолго и плохо.

А Михайла уже заорал что есть силы:

– РАТУЙТЕ, ПРАВОСЛАВНЫЕ!!! ПОЖАР!!! ГОРИМ!!!

Рассчитал он совершенно верно. На такой вопль и все, кто рядом был, и кто мог – все кинулись.

Пожар же!

А Ладога больше чем наполовину деревянная, страшно это.

Когда скачет огонь от крыши к крыше, когда пожирает дома, когда проваливаются стропила, поднимая тучи огненных брызг, – и все это летит дальше, и губит, губит…

Орал Михайла так – и мертвые бы поднялись.

Тать ощерился, в темноте лезвие ножа блеснуло.

Михайла дыру загородил, а куда ему еще? Там, за ней, свобода и жизнь. А здесь его… вот уже, бегут люди, шум раздается…

Взмах… еще один.

И наново!

Уйти от удара до конца Михайла не успевает, нож рассекает рубаху, добирается до тела… больно!

Он отмахивается чем попало, кистень-то застрял в лежащем… только вот доска гнилая против ножа – плохо…

Чуть-чуть бы продержаться. Минуту еще…

И когда разбойника ударяют чем-то тяжелым, сбивают с ног, начинают пинать…

Михайла облегченно приваливается к почти уже родному забору. И позволяет себе перевести дыхание. Все обошлось.

Он жив.

И Устя жива, и подворье ее не запалят.

Разве то не счастье?

* * *

Устинья бы никогда в стороне от шума не осталась. Как тут не услышать? Когда кричат, когда ПОЖАР!!! [55]

Устинья вперед себя, ног не чуя, из терема кинулась.

Не просто так, нет.

К матери заглянула, к нянюшке… Аксиньи не было на лавке. Куда ее унесло, шебутную?! Хоть бы не пострадала!

Илья еще не пришел…

Когда Устя во двор выбежала, все уж кончено было.

Факелы все освещали, как ясным днем. Все видно было, соседям, которые заборы облепили в три ряда, – тоже. И было на что посмотреть.

Стоял, привалившись к забору, Михайла, окровавленную рубаху на боку прижимал. А сам бледный, ровно печь побеленная.

Лежал у его ног какой-то мужчина – там точно насмерть.

Второго татя явно обыскали – и нашли у него кремень, огниво, трут… пока его не били, но это пока не расскажет, что и откуда. Потом точно пришибут.

Боярин привычно распоряжался.

Командовал тело в сарай унести, утром попа позвать надобно, отпеть, все ж человек был. Второго татя в погреб с овощами спустить, посидит ночку связанный, небось сговорчивее станет, попинать можно, только не насмерть.

Спасителя от забора отскребите и в терем ведите, да осторожнее, криворукие…

Устя смотрела на Михайлу, Михайла на нее. И что-то было такое в зеленых глазах… вызов? Решимость?

Нет, не понять.

Потом Михайла глаза скосил, и Устя ее увидела.

Кс-с-с-с-с-сюха!

Несется, блажная, глаза по пятаку, рот открыт… Устя б ее одна не удержала, нянюшка помогла.

– Ксюшенька, да все прошло, детка, все обошлось. Поймали татей…

– А…

– Мальчик-то? – Для нянюшки Михайла мальчиком и был, понятно. – Все хорошо с ним, жив, здоров…

Устя сестру за косу дернула, внимание отвлекла.

– С ума сошла? Хочешь, чтобы батюшка понял, к кому он приходил?!

Аксинья так глазами сверкнула – хоть ты от нее терем поджигай.

– И пусть!

– То-то Михайла тебе благодарен будет.

Не хотела Устинья такого говорить, да вот выскочило. Само собой получилось, не удержалась. Аксинья на нее прищурилась, как на нечисть какую:

– Ты… он…

Устя только рукой махнула:

– А беги, давай. Вот радости-то будет…

Аксинья замешкалась, тут ее Дарёна и уволокла почти силой. А Устя развернулась да и обратно пошла.

Не будет она Михайлу лечить. Не сможет.

И помогать ему не будет. Слишком уж хорошо ей эти зеленые глаза памятны. И торжество, в них горящее, и боль от насилия. Как бы хуже не сделать.

Любому другому она бы помогла с радостью, вот как тому же Фёдору давеча. Как Дарёне… хоть что бы сделать попробовала. А здесь не решится даже.

Не сможет.

Слишком уж ей больно было. Слишком страшно.

Как бы не добить заместо помощи. И уже не видела, как Михайла почти картинно сполз по забору, как подхватил его под здоровую руку боярин и поволок на себе в покои.

– Держись, парень, сейчас рану промоем, лекаря позовем… держись…

* * *

Может, и не нашли б боярина Данилу никогда.

То есть нашли б его тати какие, обобрали да и тело в Ладогу скинули. Очень даже возможно такое было. Но убийце не повезло.

Случай подвел.

Город же, подворье к подворью рядом стоит. Пусть и небольшой, а все ж забор, клочок земли.

Вот у соседа собака и подрылась.

Чего уж там почуяла, шавка неугомонная, кто ее знает? Но вот! Прорылась к соседу – а по подворью не носится, села да завыла.

Кто собачьи повадки не знает, тому в удивление. А мужик сообразил быстро.

Подумал немного, соседа кликнул да через забор полез. А что ж?

За собакой.

А чего она сидит, воет?

Так ведь… заглянуть надобно обязательно! Вдруг кому захужело? Всяко ж бывает, прихватит сердце, так и не крикнешь, и на помощь не позовешь! Тут соседи и помогут!

Они и полезли помогать.

Дверь в дом открыли – там боярин. А кто ж еще-то? Чтобы в дорогом бархатном кафтане, в шубе собольей, парчой крытой, а уж драгоценностей на нем – выдохнуть страшно!

Что тут делать?

А вот то.

«Слово и дело» кричать! И погромче, погромче.

Правда, пока один кричал, второй к трупу приглядывался… и драгоценностей потом на боярине всяко поменьше оказалось. Растворились, наверное.

Бывает.

Стража мигом прибежала, принялись мужиков расспрашивать, а одного за телегой послали. Не на себе ж тело боярина тащить? А отнести надобно, они-то Захарьина мигом признали.

Хватать? Тащить?

А кого? Они б схватили, только… глупо это.

Стоят два мужика, бороды чешут… не дураки. Но и так убить не под силу им будет! Лопатой прибили б али вилами закололи – оно понятно. Но чтоб стилетом, в сердце, да с