Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Убийца это.

Не мужик какой.

Не такие уж ярыжки идиоты, чтоб не понимать этого [56].

Пока телегу ждали, десятник мужиков принялся расспрашивать. И про собаку узнал, и про подкоп – чего тут не узнать? Прорылся пес от души, как еще забор стоит?

Кому подворье принадлежит? Так сосед особо и не знает, приходил человек, назвался Петром Полушкиным, сказал, что подворье откупил. Пока оно заброшено, что есть, то есть, так Петру покамест и ненадобно. Человек в другом месте живет, ну так не бросать же имущество? Потом на сем месте сын отстроится. Второй. А покамест приедет он время от времени, проверит все…

А чтоб не простаивало подворье, он может людей прислать, работы какие поделать.

Может, приедет кто. Случай – он разный бывает, иногда с бабой надобно так встретиться, чтобы о том не знал никто…

Ярыжки кивали.

Эти доводы и им понятны были.

Есть у человека деньги? Прикупил он домик. Авось не прокиснет, не молоко. А чтоб уж вовсе дом пустой не стоял, пользуется им то так, то этак… бывает!

А вот что в нем боярина убили…

Видел что?

Слышал?

Сосед только головой покачал.

Участок-то, считай, в начале переулка находится, большая улица рядом. Собака – и та уж ни на кого не брешет. Разве кто на подворье полезет, тогда порвет. Но молча.

Смотреть, кто уехал, кто приехал, да когда?

Некогда!

В том и дело, что некогда, неохота, своих дел хватает. Было б что интересное, к примеру, царь бы приехал – не упустят. А просто так? Один человек приехал, второй пришел, потом лошадь пропала куда-то, а второй… да тоже ушел, наверное.

Когда б не Хватайка, кобель паршивый, и не поинтересовался бы никто, пролежал бы боярин до весны. Ярыжки это отлично понимали, и было им грустно.

Расследовать такое никто не умел.

Увы – висяк [57].

Ох, что начальство скажет!

Жуть, что скажет. Уцелеть бы!

* * *

Дарёна Аксинью отчитывала – только пух летел во все стороны.

– Да в уме ли ты, девка?! К первому попавшемуся бегать? Думаешь, нужна ты ему?!

– Твое какое дело, старая?! – привычно отругивалась Ксюха.

– А чье ж еще? На моих руках выросли, я вас и люблю, как родных. И я тебе так скажу: когда баба на сеновал до свадьбы бегает, свадьбе и не быть!

– Я с ним не… он не… целовались мы только!

– И то получше будет! Ты ж дочь боярская, кто тебя за него замуж отдаст?

– Мишенька сказал, поженимся, как сможем. Отцу в ноги кинемся – простит.

– Может, и простит. А жить где будете?

– Мишенька у царевича ближник.

– Так не у царя же! Что там ему Фёдор даст? Денег немного? Ни вотчины, ни состояния так не сколотишь, на побегушках-то.

– Он справится.

И ни малейшего сомнения в голосе. Дура влюбленная, незамутненная. На Устиной памяти таких много было. Сколько их Михайла растоптал? Бог весть. Ей и считать не хотелось, десятки и сотни. И все свято в нем уверены были.

Он же не такой, он же любит, не бросит, не подставит…

И то верно. Не такой. Гораздо хуже. Но Устя ничего сестре не сказала, понимала, что только хуже будет. Вместо этого…

– Нянюшка, ты бы короб с лекарствами взяла, да сходили, пока лекарь не придет. И Аксинья на свое «счастье» посмотрела бы, успокоилась, и ты за ней приглядишь. И то… парень пострадал, помощь ему всяко надобна.

Дарёна посмотрела на одну боярышню, на вторую…

– Пойдем, Аксинья. А ты, Устя, тут сиди.

– Да, няня.

Усте и не хотелось никуда. Она вот брата дождется, поговорит с ним, потом с отцом они поговорят. Но это уж завтра, не раньше. Может, спать лечь? Пойти помолиться, да и на боковую?

Так Устя и сделала.

Жаль, спокойного сна не получилось. Вновь и вновь выплывали ненавистные зеленые глаза, усмехались алые губы…

– Иди ко мне, Устиньюшка. Не упрямься. Может, и уйдешь ты завтра к другому, но с моими поцелуями на губах гореть будешь!

Лучше и вовсе не спать, чем так-то… тьфу, гад!

* * *

Боярин Алексей Михайлу самолично отпаивал. Лучшего вина не пожалел…

– Когда б не ты, Михайла… поджигать они шли. И масло у них было земляное, и трут, и огниво. Поджигать. Промедлили бы – все б вспыхнуло.

Михайла только руками развел:

– Уж прости, боярин, я человек подневольный. Приказал царевич за подворьем приглядывать, я и ходил тут, поодаль.

– Приглядывать? Зачем?

– Так боярышня Устинья люба ему. Вот и знать желает… нет, боярин, не о том. Царевич знает, что она в строгости росла, что дурного не будет. Так ведь и другое надобно. Что ей любо, куда она ходит, какой подарок подарить… сложно с ними, с бабами-то. Не угодишь никак.

Боярин смягчился.

Дело молодое, то понятно. Аж молодость вспомнил. У них-то с Дуняшей не так было, а вот отец, было дело, рассказывал, как за матерью ухлестывал. Часами у подворья сидел, чтобы увидеться… красивая была, неприступная. А ромашки ей нравились. Обычные, полевые…

Царевичу не к лицу под чужими заборами околачиваться, а вот доверенного кого послать можно.

– И то верно. Мало подарок подарить, надобно знать, что к душе придется.

Михайла кивнул:

– Вот и гулял я. Уж прости, боярин, давно я ту дыру приметил… ну и проходил иногда мимо.

Боярин хмыкнул, но уточнять не стал. И так понятно, мог парень и с кем из холопок сойтись, дело молодое. И про Устинью узнать чего, и так оно… полезно.

У двери поскреблись.

– Батюшка, дозволишь?

Аксинья и Дарёна. Воду принесли, короб с лекарствами, тряпицы – проходите, коли так. Боярыне вроде как и не по чину, а вот кому из боярышень – в самый раз. И внимание оказано, и в меру.

– Проходите, помогайте, – отмахнулся боярин. И к Михайле повернулся. – А дальше что?

– А дальше гляжу – идут эти двое, у дыры остановились, и один у второго трут спрашивает. Понятно же, не для хорошего дела. Я за ними в дыру да и напал.

– Ох…

Боярин на Аксинью посмотрел зло, потом рукой махнул. Баба же!

– Ты, Ксюха, не отвлекайся. Таз держи. Дарёна, что там с раной?

– Нестрашно. Мышцы рассекло, болеть будет, шить надобно. Крови парень потерял много. – Дарёна и не такого насмотрелась, в ранах тоже понимала. – А жить будет. Шрам вот останется…

– Лекарь сейчас уж будет, – посулил боярин. – Пока так промойте да примочку какую положите. Все легче будет. И