Стяжатель - Валерий Михайлович Гуминский

— Место Силы? Да, приходилось. Это же храмы Перуна.

— Думаешь, древние волхвы зря ставили свои капища в дремучих лесах? Я не говорю про поклонение именно Перуну, а в общем смысле… До сих пор существуют такие места, о которых узнаешь случайно. Я нашел одно такое место, Никита. И да, мне пришла в голову мысль подвергнуть девицу воздействию магических потоков.

— Зачем вы мне это говорите? — парень вздохнул, но насторожился. Если бы Балахнин был обыкновенным дилетантом, его эксперименты можно было прикрыть, натравив на него Иерархов. Но князь являлся носителем Силы, умным и разносторонне развитым человеком. Кто его надоумил взяться за поиски алгоритма, который дает людям, подобным Никите, уникальный Дар? Неужели жрецы не понимают, к чему ведут такие эксперименты?

— Я не пытаюсь выведать у тебя тайны гипербореев, — Алексей Изотович продолжал методично подгребать, чтобы лодка не заваливалась к берегу. — Ты и сам, вряд ли, знаешь больше того, что рассказал Анатолий Архипович. Но мне важно найти единомышленника, который поможет создать некую формулу взращивания Универсала.

— Поставлю вопрос по-другому: а для каких целей? Зная вашу неприязнь к Меньшиковым, возникают опасения, что все это не зря. Хотите через двадцать лет иметь под рукой десяток Универсалов вроде меня? Я не буду вам помогать. Энергия Космоса сама регулирует появление подобных людей.

— Но такого не может быть! — воскликнул Балахнин с досадой.

— Чего именно?

— Природа по сути своей двуедина! Раз она одарила тебя могучей Силой, значит, где-то появился второй Универсал! Не поверю, что только один человек в мире стал носителем Пяти Стихий! Это противоречит всем законам!

— Под двуединством понимается противостояние двух величин , — покачал головой Никита. — То есть магия и антимагия. День-ночь, лево-право. И про какие вы законы твердите? Физические? Но ведь магия суть противоречие, которое мы, владеющие ею, поставили превыше законов Вселенной. Люди научили магию служить себе, случайно обнаружив ее свойства, развили ее, выделив основные потоки Стихий. Кто-то стал повелевать Воздухом, кто-то Огнем, а люди с сильной кровью смогли подчинить себе две-три Стихии. Максимум, три. Больше просто нельзя. Магия четырех компонентов просто убивает человека. Вспомните случаи, когда при первой инициации погибали дети. Прадед рассказывал мне, как это происходит. Открываются сразу четыре канала, и ребенок просто не может совладать с пожирающей его энергией. Иерархи, контролирующие процесс, тоже бессильны. А хотите услышать, что происходит со взрослым человеком, который хочет подчинить себе все четыре Стихии? Вот почему я говорю, что моя универсальность — Дар Прави. Мне не пришлось корчиться на инициации. Я не знал, что такое страх погибнуть, разгоняя четыре канала энергии…

— Прекрати, Никита, — поморщился Балахнин. — Я тебя понял. Действительно, о таких несчастьях я наслышан. Поэтому и обратился к тебе, потому что больше не к кому. Скоро девице рожать, но Иерархов я не хочу привлекать к осмотру ребенка.

— Вернее, не хотите потом объяснять им, откуда у неодаренной девицы появился носитель Дара? — понятливо улыбнулся волхв.

— Не хотелось бы, — неохотно подтвердил князь. — Мои действия и в самом деле могут вызвать возмущение наших Иерархов. Особенно господ Коростелева, Сухарева и Воронкова. Не хочу давать им в руки инструмент давления.

— Странный вы, Алексей Изотович. Пытаюсь вас понять с тех самых пор, когда вы впервые обратили на меня внимание на Ассамблее во дворце Строгановых.

— В чем ты видишь странность? — даже через темные стекла Никита ощутил любопытный взгляд князя. — В моем активном продвижении либертарианства на русскую почву?

— Да это-то как раз и не вызывает недоумения. Все знают ваши предпочтения, Алексей Изотович. Какую игру вы ведете со мной? Почему с таким упорством желаете моего возвышения над столичной аристократией? Мне и так хорошо живется…

— Нет здесь двойного дна, — Балахнин, наконец, развернулся и направил лодку в к причалу. — Клановая система давно себя изжила, люди уже неохотно идут на служение в княжеские семьи, предпочитая государственные предприятия и учреждения. Кому-то интересно попробовать себя в купечестве. Мир меняется, пусть и со скрипом.

Теперь Никите стало ясно, откуда у цесаревича Владислава мысли об альянсе Меньшиковых и Назаровых, который приведет однажды к уничтожению клановой системы. Чувствуется влияние Балахнина. Да и не секрет, что наследник очень внимательно читает его статьи, слушает его речи в Думе.

— Не знаю, я бы не сказал, что мелкое дворянство неохотно идет под сильную руку, — хмыкнул Никита. — Например, мне уже дали клятву более сотни семей. Князь Городецкий ворчать начал, людишек у него переманиваю.

— Как ты с ним уживаешься? — невольно улыбнулся Балахнин.

— Главное, помнить его день рождения и поздравлять близких с праздниками, — рассмеялся волхв. — Ему это нравится.

— Ну да… А если серьезно, твое усиление не нравится Шереметевым и Волынским.

— Да я знаю, что Василий Юрьевич неровно дышит в мою сторону.

— Когда твое влияние станет неоспоримым, равновесие нарушится, князь Шереметев почувствует в твоем клане угрозу, — предупредил Балахнин. — Я тебе уже об этом говорил. Еще пять-шесть лет спокойной жизни, и вы сцепитесь как бульдоги. Старый и молодой. И даже я не знаю, чем может закончиться подобный конфликт.

— Не нагнетайте, Алексей Изотович, — добродушно отозвался Никита и опустил руку в прохладную воду, пропуская серебристые потоки сквозь пальцы. — Чему быть, того не миновать. Я не соперник Шереметевым. Слишком разные у нас интересы. Да и в Петербург меня не тянет.

— А жены? — быстро спросил Балахнин. — Таким ярким женщинам нужен блеск столицы и внимание публики. Ты делаешь ошибку, Никита. Нельзя жить отдельно от тех, кто равен тебе по статусу и крови. Вологда — провинция, и всегда останется такой. Не получится у тебя сделать ее вторым Петербургом или Москвой. Финансы, влияние, дружба с влиятельными людьми — это все есть в столице. Послушай старика. Тем более, переезды из одного города в другой тебя нисколько не напрягают. Без личного самолета ты передвигаешься слишком быстро. Именно это обстоятельство и вызывает недоумение. Почему же ты держишься за Вологду?

— Не созрел я для Петербурга, — Никита внутренне поморщился. Балахнин безжалостно топтал его старый мозоль, прекрасно просчитав ситуацию. Что его держало в Вологде? Прекрасный дом? «Изумруд»?