Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— судя по наглому, вызывающему прищуру прищуру так и не представившегося пшеничного, подразумевалось то самое… — не хотите ли объясниться по поводу действий ваших… земляков?

— Все они — подданные Российской Империи! — непрошенно влез чернобородый, — А если они стали забывать об этом, наши пушки живо это напомнят! Ваше предательство не забыто, и если прощено Государем, то не армией! Всё, всё попомним!

— Погоди… — попросил его товарищ, — не горячись, не надо. Не стоит оно того!

Достаточно быстро прояснилось, что в пансионе успели побывать новые друзья Ежи, и, попросив служанку позвать проживающих здесь русских господ, что-то там наговорили…

… притом, что сам он помнил точно, что не просил их об этом, а просто в разговоре упомянул, что вот-де, русские проживают и в его пансионе, упомянув об этом, как о курьёзе. Всё…

— Господа… — он, не желая раздувать конфликт, поклонился едва заметно, очень формально и холодно, — приношу извинения за действия моих знакомых, и спешу заверить, что никоим образом не просил их об этом ни прямо, ни косвенно. В свою очередь, прошу воздержаться от… замечаний, в таком-то тоне!

Пшеничный, ничего не ответив, чуть помолчал, сверля Ежи глазами, а потом очень коротко и небрежно поклонился, и, схватив за руку своего товарища утащил его в дом. Сопротивляясь в стиле «держите меня семеро», и кидая на предполагаемого поляка огненные взгляды, тот позволил себя утащить, но уже будучи внутри повысил голос… и градус.

Врываться внутрь, выясняя отношения, попаданец не стал, хотя его это изрядно покоробило. Впрочем, он и так-то бы не лучшего мнения о дворянах Российской Империи, так что очередная эмоциональная копеечка в эту драконову гору мало что изменила.

Выждав с минуту, попаданец, изрядно заведённый, проследовал внутрь, в крохотный, уже опустевший холл, и поднялся наверх, мысленно проигрывая варианты развития событий. Так-то чёрт бы с ними…

Но чернобородый, судя по всему, не привык сдерживать эмоции, а манеры у него самые что ни на есть дурные, хотя он, вероятнее всего, полагает иначе.

В голову полезли варианты того, кем бы он мог быть, с такими-то манерами, и, по суждению бывшего лакея, неплохо обученного разбираться в сортах гостей, выходит не иначе как представитель провинциального уездного дворянства. А вернее, той её части, не обнищавшей ещё в конец, но уже озлобленной, живущей в кредит, в том числе и заслугами предков, некогда близких к трону. Всё-то им кажется, что им должны, что их незаслуженно обделили, обошли…

— Да и чёрт с ними, — в сердцах ругнулся попаданец, постаравшись выкинуть из головы неприятного гостя, — этого ещё не хватало, в собственной голове его, как в номерах, заселять!

Умывшись и заранее переодевшись к ужину, он завалился на узкую кровать с книгой, решив с её помощью забыться от неприятностей. По уверениям владельца букинистического магазина, данный опус, несмотря на изрядную его потрёпанность и абсолютно незнакомое название, едва ли не реинкарнация «Жиля Бласа[iv]» на новый лад.

Несмотря на скепсис попаданца, книга оказалась достаточно занимательной. До оригинала ей куда как далеко, но герои произведения, представляющие собой интересный срез французского общества, выписаны, кажется, не без знания дела и вполне старательно, с большим вниманием к деталям.

Правда, продираться через жаргонизмы и смысловые торосы было подчас сложно, и это — мягко говоря… Впрочем, попаданец и сам знает, что с французским языком у него некоторые проблемы, а вернее — пробелы.

Как бывший лакей, он знает всё от и до в этикете и сервировке стола, а как человек, занимавшийся самообразованием по Вольтеру и Дидро, может уверенно рассуждать о философии и политике, бичевать язвы общества и тонко шутить. При желании даже с отсылками на греческих и римских авторов, с цитатами на соответствующих языках.

А вот обычная, повседневная жизнь, французская рутина, презренный быт и уж тем более современные жаргонизмы, коих во французском языке, весьма живом и быстро меняющемся, предостаточно, вызывает у него проблемы…

Всё это, разумеется, решаемо, и более того, «высокий» французский попаданца, делает его, в глазах окружающих, несомненным представителем едва ли не аристократии… но здесь могут возникнуть другие сложности, так что Иван, он же Ежи, он же Жорж, предпочитает отмалчиваться, не претендуя на высокий социальный статус…

… хотя это не всегда помогает.

Услышав звук колокольчика, попаданец не сразу понял, что это, должно быть, приглашение на ужин. Усевшись на кровати, он задумался…

Есть, откровенно говоря, не хочется, и, хотя в его желудке найдётся достаточно места для плотного ужина, в иное время он бы, пожалуй, не стал спускаться. Но сейчас…

— А они ведь всё на свой лад поймут, — процедил он сквозь зубы, обулся, и решительно вышел за дверь, идя, кажется, не на ужин, а на бой!

— Мадам… — едва заметно поклонившись старой грымзе, сидящей по главе стола, он подошёл к своему месту, — месье…

Не зная имён присутствующих, он просто склонил голову.

— Месье Ковальски, — важно кивнула мадам Шерин, изо всех сил изображающая из себя вдовствующую королеву, что у неё, мещанки даже не во дворянстве, откровенно говоря, получается из рук вон плохо, — Вы, кажется, знакомы с вашими соотечественниками?

В голосе старухи прозвучала нотка предвкушения… или это только кажется?

— Не имею чести, — несколько поспешно отозвался чернобородый на дурном французском, и тут же побагровел, так двусмысленно это прозвучало, — Не имею чести знать этого… месье.

Мадам Шерин на мгновение прикрыла глаза морщинистыми веками, улыбаясь, как она полагала, тонко…

… ах, эти интриги!

Ванька несколько запоздало понял, что, кажется, к ужину он спустился совершенно зря.

— Месье Давыдов, — соизволила она представить чернобородого, и месье Васильев.

Русские склонили головы с самыми кислыми выражениями физиономий, даже не пытаясь проговорить обязательную в таких случаях радость от знакомства.

— У вас, должно быть, много тем для разговоров, — хозяйка дома плеснула масла на эту охапку русско-польских отношений…

… и всё-то она, старая карга, понимает!

— О да, — тоном провинциального трагика произнёс чернобородый Давыдов, возя по пустой тарелке ножом с таким видом, будто он представляет на ней Ежи, — Это спор славян между собою, домашний, старый спор, уж взвешенный судьбой[v]…

Попаданец на это лишь улыбнулся — так ядовито, как только мог…

… ибо кто, как не он, знает о судьбах Империи!

Сказать, что ужин прошёл в напряжённой обстановке, не сказать ничего, но наверное, выражение «Как на пороховой бочке» можно