Очень странные миры - Евгений Иванович Филенко

но и делом – хотя такое бывает нечасто. Нашему герою многие будут благодарны… какое-то время. Молоденькие девушки будут носить у сердца его портретики, юнцы-гимназисты – добровольно посвящать ему сочинения. Незнакомые мужики в барах будут уважительно говорить ему: «Привет, я тебя знаю. Хочу с тобой выпить темного пива. Ты знаешь, кое в чем я с тобой не согласен…» Кто-нибудь напишет хронику «Великое Измещение: как это было на самом деле». И… этим ограничится.

– Иными словами, в президенты парня не выберут? – спросил Тиссандье.

– И в цари тоже, – кивнул Кратов. – За неимением таковых. Хотя я припоминаю, что одно время имела хождение красивая идея учреждения поста Императора Федерации. А вернее сказать, Императрицы.

– Озма, конечно же, – мечтательно заведя глазки, протянул Хельмут.

– Что же помешало? – спросил Тиссандье с интересом.

– Формалистика, док, – сказал Кратов. – У Федерации не может быть Императрицы. Тогда уж следовало бы переименовать ее в Империю, а эта идея уже не всем пришлась бы по нраву. Теоретически у Федерации может быть, например, президент. Но этот титул обязывает к более активному вмешательству в дела управления, это символ грубой исполнительной власти, а не божественной, дарованной небесами. В России, с которой меня многое связывает, царей называли «помазанник божий». Могли ли вы сказать то же самое о каком-либо президенте своего времени?

– Смешно даже предполагать такое, – фыркнул Тиссандье. – Хотя некоторые из этих скотов были бы не прочь породниться с небесами. И провести билль о таком родстве через загодя прикормленный сенат.

– Озма, чью власть над собой безоговорочно признавали практически все…

– И признают по сю пору! – вскричал Хельмут, требовательно воздев толстый, как сарделька, палец.

– …не могла быть президентом. Какой из нее президент? – Кратов улыбнулся, взгляд его затуманился воспоминаниями. – Она даже не знает названий всех планет Федерации. Она едва говорит на интерлинге…

– Так вы знакомы, – не то спросил, не то уточнил Хельмут.

– Встречались, – сдержанно сказал Кратов. – Примерно вот как сейчас с вами.

Хельмут осторожно потрогал его за руку (в новом ракурсе на его конечности можно было прочесть граффити следующего содержания: «Оставь свой хвост на пальме!»).

– Хотя бы так, – проворчал он. – Прикоснуться к подлинной святости…

– Озма не могла быть президентом, – продолжал Кратов, пряча смущение. – Она могла быть лишь символом единства нации. Но пока всерьез озаботившиеся этой темой чудаки думали да рядили, как разрешить коллизию, она стала подругой правителя Светлых Эхайнов, и настоящая, без дураков, галактическая империя сама упала ей на ладошку. А понятие «нация» наполнилось новым смыслом, стало еще шире и… м-м-м… размытее.

– Джейсон Тру… – сказал Хельмут, – слыхали о таком?.. – Кратов неопределенно пожал плечами. – Так вот, это брехло как-то написало, что Озма своим сочетанием с Нишортунном обязана-де проискам федеральных спецслужб, которые таким способом замирили почти четверть наших галактических недругов. И что-де ключевую роль в этой операции сыграл некий двойной агент по кличке Конунг, действовавший под личиной ксенолога. Я полагаю, брехня. А вы как думаете?

– Конечно, брехня, – сказал Кратов уверенно. – Брехло брешет – такова его социальная роль. Откуда у Федерации спецслужбы? И главное, зачем?

Он сразу вспомнил вольную планету Эльдорадо и Эрика Носова – «бога войны» из Департамента оборонных проектов. С некоторыми допущениями означенный Департамент вполне мог сойти за спецслужбу. А сам Эрик всегда вызывал у Кратова труднообъяснимую смесь чувств, от симпатии до полного отторжения.

– Без спецслужб нельзя, – прозорливо заметил Тиссандье. – А если, не дай бог, случится агрессия зеленых человечков?

Некоторое время он и Кратов внимательно следили за Хельмутом. Последний сосредоточенно разглядывал собственный кулак размером с добрый кокосовый орех. На тыльной стороне кулака были вытатуированы во всех натуралистических подробностях три зеленых человечка – папа, мама и ребеночек. Выглядели они довольно мирно.

– Вообразите себе, – промолвил наконец Кратов. – Прилетают зеленые человечки на Старую Базу. С агрессивными, заметьте, намерениями. Заходят в ближайший бар. А там, за стойкой, сами видите что…

– М-да… – протянул Тиссандье. – Хельмут, вы в каком звании состоите?

– В гуманистическом, – буркнул тот. – Умеете же вы, док, так расставить обычные слова, что они делаются вовсе непонятными.

– Наверное, уже не секрет, – сказал Кратов, – что несколько лет назад Земля стояла перед лицом вполне реальной агрессии.

– Пока Озма не погрозила пальчиком Нишортунну, – ввернул Хельмут.

– Но это были не человечки, – продолжал Кратов, – а огромные мужики. И не зеленые, а скорее оранжевые.

– Я слыхал об эхайнах, – покивал Тиссандье.

– А я так даже и видал, – сказал Кратов. – С Хельмутом им все едино не тягаться.

– А вы сами-то в каком звании, сударь? – спросил у него Тиссандье. – Такое ощущение, что вы всегда говорите правду, и только правду, но не всю правду. И вообще стараетесь больше молчать, изображая искреннее внимание и тем самым провоцируя собеседника на излишнюю болтливость.

– Я ничего не изображаю, – пожал плечами Кратов. – просто любознательный.

– Они любознательные, – бухтел себе под нос Хельмут. – А кто я такой, им, стало быть, знать вовсе даже и неинтересно…

– Да я уж и так знаю, – сказал Кратов.

– Что значит «и так знаю»?! – насупился Хельмут.

– Шут с ними, со спецслужбами, – сказал Тиссандье. – Как и политика, это не та реалия моего времени, о которой я стану проливать слезы. Но во что вы превратили религию?!

– В то, чем она и была изначально: в убежище для смятенных духом, – пояснил Кратов.

– Я застал еще время, когда священников принудительно включали в состав дальних экспедиций, порой вместо неверующих навигаторов и ученых, – сообщил Тиссандье. – Нам просто повезло. Православный священник ограничился тем, что освятил наш «Луч XII». Раввин отказался лететь по туманным соображениям ортодоксального характера: какая-то проблема с субботой. Мусульман в экипаже не было вовсе. А католикам было не до нас: выбирали нового Папу. Наш командор Гримальди, глубоко и искренне верующий человек… хотя и последний, кого можно назвать «смятенным духом»… помнится, сильно переживал, что не узнает, кого выбрали. Недавно мы с ним побывали в Ватикане, имели аудиенцию у Петра-Павла III. Очень приятный молодой человек, лет эдак восьмидесяти, большой любитель астрономии, ценитель хорошего коньяка. Встретил нас в джинсах и кепочке, на площадке для гольфа. Гримальди был просто убит: он решил, что все то время, пока он отсутствовал, выбирали неправильных Пап.

Тиссандье бросил взгляд на старинные часы со стрелками, что висели на стене прямо над