Имею скафандр - готов путешествовать (2025/AI) - Sergey Smirnov

тщетно пытался найти для них аналогию. Это были три гигантских, медленно вращающихся кристалла, каждый размером с дом в моём родном городке. Они переливались внутренним светом — то сапфировым, то изумрудным, то глубоким, как само межгалактическое пространство. Их голоса не было. Была лишь мысль, чистая и ясная, возникающая прямо в сознании, уже идеально переведённая.

«Говорите правду, дети», — прозвучала в моей голове мысль Материни, островок спокойствия в этом океане чуждого величия. «Ваша правда — самое мощное оружие в этой части Вселенной. Не бойтесь их вида, сосредоточьтесь на том, что вы пережили».

Я сглотнул. Рядом со мной, на нашей общей платформе, Крошка незаметно вцепилась в мою руку, и я ободряюще сжал её пальцы в ответ. Мгновение спустя нас разделили. Платформа под ногами бесшумно распалась на три отдельных диска, и мой плавно отъехал в сторону, изолируя меня от них.

Первой вызвали Материню. Она не произнесла ни слова. Её мысли потекли в сознание каждого присутствующего — холодный, точный, беспощадный поток логики. Она не говорила о боли или страданиях. Она излагала факты: история агрессии Черволицых, нарушение ими параграфа семнадцать Галактического Кодекса о невмешательстве в развитие докосмических цивилизаций, перечень из тридцати двух видов, уничтоженных или порабощённых за последний цикл. Это был не крик о помощи, а обвинительное заключение, выточенное из льда и закона.

Затем настала очередь Крошки. Её крошечная фигурка на светящейся платформе выглядела потерянной в этом гигантском зале. Но когда она заговорила, её детский, высокий голос, транслируемый через переводчик, наполнился стальной уверенностью. Используя ментальный интерфейс, она спроецировала в центр зала трёхмерные карты, которые вращались и менялись по её воле.

«Согласно моим расчётам, основанным на остаточном тахионном излучении, их методика уничтожения планет приводит к необратимому коллапсу локального пространства-времени, создавая “мёртвые зоны”, опасные для навигации», — её тон был тоном профессора, читающего лекцию. Она выводила на схемы анализ биологии Черволицых, их уязвимости, принципы работы их двигателей. Но в конце, когда проекции погасли, её голос впервые дрогнул, превратившись в шёпот одиннадцатилетней девочки. «Они забрали моего отца… для изучения».

Эта короткая вспышка детской боли ударила по тишине зала сильнее, чем все её научные выкладки. Мне показалось, что холодный свет кристаллических судей на мгновение стал мягче, теплее.

Потом вызвали меня. Я — последний. Не юрист, не гений. Я просто парень, который хотел в космос и починил старый скафандр «Оскар». Я шагнул вперёд, чувствуя на себе невидимое внимание всего зала.

«Я не знаю ваших законов», — начал я, и мой голос прозвучал удивительно ровно. «Я не понимаю, как работают ваши корабли или что такое “тахионное излучение”. Но я знаю, что это неправильно. Забирать людей из их домов, из их мира… Пытать их, чтобы узнать, как они устроены. Убивать просто потому, что можешь».

Я рассказал свою простую историю. О мечте, о сигнале, о холодной камере на Луне. О ледяном аде Плутона, о том, как Материня, как я тогда думал, пожертвовала собой, чтобы мы с Крошкой могли жить. Я не пытался казаться храбрым или умным. Я говорил о страхе. О липком, парализующем ужасе, который я чувствовал, замерзая в «Оскаре» на безжизненной равнине.

«Никто… никто не имеет на это права», — закончил я.

После моих слов Материня обратилась к Трибуналу: «Прошу активировать Поле Воспоминаний. Данные, извлечённые с базы на Плутоне, которые эти дети несли в себе, должны быть представлены».

Коллективная мысль судей была кратка: «Запрос удовлетворен».

Реальность зала схлопнулась. Мягкий свет погас, сменившись леденящим мраком и запахом озона. Мы больше не были в Ланадоре. Мы стояли в ледяных коридорах тюрьмы на Плутоне. Вокруг нас развернулась голографическая, но абсолютно реальная на вид реконструкция. Мы видели камеры, в которых лежали останки существ десятков разных рас — хитиновых, кремниевых, газообразных. Мы видели столы с инструментами, чьё предназначение было очевидно и чудовищно. Мы видели, как я, задыхаясь в своём старом скафандре, лихорадочно переключаю тумблеры на маяке.

Наш ужас заполнил пространство, став общим для всех. И тогда Трибунал отреагировал. Свет, исходящий от кристаллических гигантов, начал меняться. Он налился багровым, а затем сгустился до угрожающе-красного цвета. Низкий гул в зале усилился, превратившись в рокот сдерживаемого гнева, от которого вибрировала сама ткань пространства.

Даже сейчас, видя проекцию своих злодеяний, Черволицые оставались неподвижны. Но один из них, тот, что стоял в центре, медленно повернул голову в мою сторону. В его бездушных глазах не было ни капли раскаяния. Только холодная, бездонная ненависть и безмолвное обещание мести.

Проекция погасла. Зал снова наполнился мягким светом. Воцарилась абсолютная, оглушительная тишина.

В наступившей тишине в сознании каждого эхом разнеслась одна фраза, исходящая от коллективного разума судей.

«Доказательства приняты. Обвинение завершило свою речь. Трибунал удаляется для вынесения вердикта».

Колоссальное напряжение, сжимавшее меня стальным обручем, внезапно спало. Ноги подкосились. Я посмотрел на Крошку. Через разделявшее нас пустое пространство наши взгляды встретились, и в её глазах я увидел то же самое мучительное облегчение, что чувствовал сам. Я перевёл взгляд на Материню. Она едва заметно кивнула мне, и в этом жесте было больше одобрения, чем я когда-либо получал в своей жизни.

Мы сделали всё, что могли. Теперь оставалось только ждать.

Глава 15

Гулкий, низкий резонанс, наполнявший исполинский зал Ланадора, стих. На гигантской голографической сфере в центре зала, где парили миры Черволицых, сошлись лучи энергии. Голос Председательствующего судьи, лишённый тембра и эмоций, прозвучал с окончательностью приговора.

— Трибунал Трёх Галактик рассмотрел доказательства. Вердикт: вид [научное название, непроизносимое для человека] признан виновным. В геноциде. В нарушении Великого Закона. В хищническом паразитизме.

Рядом со мной Крошка, до этого вцепившаяся в мой рукав, облегченно выдохнула. Я ощутил ментальное прикосновение Материни — спокойное, ободряющее. «Справедливость свершается».

— Наказание, — продолжил голос, — не есть уничтожение. Жизнь священна. Приговор — вечная и полная изоляция. Родной мир данного вида и все его колонии будут заключены в непроницаемое стазис-поле. Приговор вступает в силу немедленно.

На голограммах планет вспыхнули и сомкнулись сияющие энергетические барьеры. Тихо, беззвучно, целая империя зла была заперта в клетке. Огромный груз, давивший на меня с самого дня похищения, рухнул с плеч. Мы победили. Всё было не зря.

Но я ошибся. Густой резонанс в зале не утихал. Напряжение, только что отпустившее меня, вернулось ледяными иглами в затылок.

— Заседание не закрыто, —