Имею скафандр - готов путешествовать (2025/AI) - Sergey Smirnov

из глубин космоса. Он не отражал свет — он излучал его. Мягкое, теплое, переливающееся сияние, которое резко контрастировало с ледяной синевой Плутона и жестким, агрессивным светом вражеских кораблей.

Черволицые, как прагматичные хищники, прекратили атаку. Их зеленые огни погасли. Они замерли, оценивая новую, непостижимую переменную в уравнении.

Я смотрел на это, не в силах пошевелиться. Мое сознание цеплялось за реальность из последних сил, и я решил, что это просто предсмертная галлюцинация. Странно, но сияние нового корабля казалось теплым даже сквозь слои «Оскара». Или это уже агония?

От сияющего левиафана отделилась волна.

Это не был взрыв. Не был луч. Это была безмолвная, видимая пульсация энергии, похожая на рябь от брошенного в пруд камня, только прудом была сама пустота космоса. Она прокатилась по пространству, словно космическое северное сияние, переливаясь всеми цветами радуги. Она не несла разрушения, только свет.

Когда эта волна коснулась первого корабля Черволицых, он мгновенно «умер». Все его огни — навигационные, внутренние, орудийные — погасли одновременно, словно кто-то щелкнул выключателем. Двигатели замолкли. Он не взорвался. Он просто превратился в инертный, мертвый кусок металла, безмолвно дрейфующий на орбите Плутона.

Волна катилась дальше. Второй корабль. Третий. Десятый. Один за другим они гасли, превращаясь в призрачный флот мертвецов. Это было не сражение. Это была деактивация. Демонстрация такого абсолютного, такого подавляющего технологического превосходства, что мой инженерный мозг отказывался это принимать. Это была уже не физика. Это была магия.

Угроза миновала. Но я все еще умирал.

Холод больше не был снаружи. Он просочился внутрь, в мои мышцы, в мои кости. Дыхание стало прерывистым. Иней на шлеме почти полностью закрыл обзор. Последнее, что я почувствовал, — как ледяные иглы впиваются под кожу. Мое тело начало неконтролируемо дрожать, а затем и это прекратилось. «Оскар» и я умирали вместе.

Внезапно мой мир распался на свет и цвет.

Никакого ощущения движения, никакого луча, который бы меня поднял. Лишь чувство полной дезинтеграции и мгновенной сборки в другом месте. На секунду я стал вихрем чистой энергии, потоком сознания, летящим сквозь калейдоскоп звезд и туманностей. А затем…

…я лежал на чем-то твердом и гладком.

Первое, что я осознал, — это тепло. Невероятное, живительное, всепроникающее тепло. Оно окутывало меня, прогоняя лед из моих вен. Давление на грудь, привычное в скафандре, ослабло, словно внешняя среда больше не была враждебным вакуумом. Следом, к моему изумлению, на мертвом дисплее шлема вспыхнул крошечный зеленый огонек — индикатор нормального внешнего давления и состава атмосферы.

Я очутился в ярко, но мягко освещенном помещении. Стены, пол, потолок — все светилось ровным жемчужным светом.

Я с огромным трудом повернул голову.

Рядом сидела Крошка. Ее укутывало какое-то светящееся, похожее на ткань одеяло, и она смотрела на меня своими огромными, широко раскрытыми глазами. В них не было страха. Только изумление.

Она в безопасности.

Последняя связная мысль промелькнула в мозгу: миссия выполнена. Тело, освобожденное от груза долга и адреналина, наконец сдалось. Увидев, что Крошка спасена, я окончательно отключился, проваливаясь в спасительную, теплую темноту.

Глава 12

Я возвращался в сознание не рывком, а медленно, будто выплывая из густого, тёмного сиропа на поверхность тёплого, светлого океана. Последнее, что я помнил — ледяной ад. Жгучий холод Плутона, впивавшийся в каждую клетку тела сквозь разгерметизированный «Оскар». Отчаяние. И ослепительная вспышка света перед тем, как всё померкло.

Теперь холода не было. Не было боли.

Сознание вернулось с судорожным вдохом, который должен был обжечь лёгкие, но не обжёг. Сердце колотилось. Я дёрнул рукой, ожидая скованности и боли, но почувствовал лишь лёгкость и тепло. Не жаркое, а ровное, обволакивающее, как идеальная температура в летний день. И только когда первая волна животного ужаса отступила, верный привычке включился разум.

Я провёл мысленную инвентаризацию. Шаг за шагом. Так, ладно… Я жив. Ранений нет. Конечности на месте. Я лежал на чём-то невероятно мягком, но упругом, что принимало форму моего тела, поддерживая каждую мышцу. Кровать? Постель? Слова казались слишком грубыми. Я чувствовал себя не просто целым — я чувствовал себя отдохнувшим, будто проспал неделю. Это было невозможно. Я помнил, как мои суставы сковывал мороз, как лёгкие горели от каждого вдоха.

Я открыл глаза.

Комната не была похожа ни на одну из тюрем Черволицых. Никакой утилитарной жестокости, никакого холодного металла. Стены были гладкими, кремового цвета, и, казалось, светились изнутри мягким, рассеянным светом. Не было ни одного острого угла, все линии плавно перетекали одна в другую, создавая ощущение абсолютной гармонии. Воздух был чистым, почти стерильным, но с едва уловимым запахом, который мой мозг опознал как озон после сильной грозы и что-то ещё… сладковатое, цветочное. Тишину нарушал лишь тихий, мелодичный гул, исходивший отовсюду и ниоткуда.

В нескольких метрах от меня, на такой же постели, спала Крошка. Её грудь ровно вздымалась, лицо было умиротворённым. Жива. В порядке. Первая настоящая волна облегчения захлестнула меня, смывая остатки ледяного кошмара.

Я сел. Голова не кружилась. Силы вернулись. В тот момент, когда мои ноги коснулись тёплого пола, одна из стен беззвучно разошлась в стороны, и в комнату вошла высокая фигура.

Это была Материня.

Мой мозг отказался обрабатывать увиденное. Невозможно. Мы видели. Они… они убили её. Прямо у нас на глазах. Это галлюцинация? Ещё один трюк Черволицых, чтобы вытянуть из нас информацию? Я застыл, готовый к бою, к боли, к чему угодно, но только не к этому.

Она выглядела точно так же, как и прежде — спокойная, мудрая, излучающая ауру древнего покоя. Но здесь, в этой гармоничной обстановке, её спокойствие ощущалось не просто чертой характера, а естественным состоянием всей окружающей вселенной.

Её голос зазвучал не в моей голове, как раньше, а будто заполнил собой всё пространство, каждую частичку воздуха. Он был мягким и тёплым, как свет в этой комнате.

«Отдыхай, дитя. Шторм миновал».

«Материня!»

Мой потрясённый возглас разбудил Крошку, и она в одно мгновение села на кровати. Её реакция была поразительной смесью детского восторга и гениальной догадки. Она не плакала, не сомневалась. Она смотрела на Материню широко раскрытыми глазами, в которых уже разгорался огонёк анализа.

Я же всё ещё не мог прийти в себя. Облегчение боролось с остатками шока и лёгким укором. «Мы думали, вы мертвы! — вырвалось у меня. — Мы прошли через ад… Мы видели, как они…»

«То,