Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Андрюха за тебя отслужил. Сам же псалтырь ему дал. Забыл, что ли?

— Андрюха?! Нерукоположенный?! Грех-то какой! — Власий уставился на нее с ужасом, но тут заметил смех в глазах и сердито взмахнул рукой.

Вдвоем они обернулись на скрип входной двери. В сени вошел Геннадий Парамонов и поздоровался, нисколько не удивленный полуголым видом святого отца.

— Ты за Матюхой? — спросила Ерофеевна. — Во дворе он, с Никиткой бегают.

— Пусть бегают. Я к батюшке. Ладану бы мне.

Власий с преувеличенной подозрительностью уставился на него:

— Для ка-акой надобности?

— Лампадку в дом купили, — ответил Геннадий, как научил его майор.

Пошатываясь, Власий пошел обратно в комнату и плюхнулся на колени перед тумбочкой. Вытащил наружу псалтырь, ломаный подсвечник и, наконец, ветхую картонную коробочку из-под печенья.

— На месте, слава тебе Господи!

— Да кому он нужен! — заворчала Ерофеевна.

— Кадило вон стибрили. Уж ни на кого думать не хочу, но не дай Бог, преставится Хомутов старый. Как отпевать буду?

С коробочкой он вернулся в сени.

— Сколько тебе?.. Держи, — не дожидаясь ответа, святой отец засы̀пал Геннадию в оттопыренный карман разгрузки чуть ли не половину содержимого картонной ладанницы.

* * *

Шкарин не помнил, как оказался в провонявшем рыбой фургоне. Только, как шел к Оксанке за бодягой. Проснулся в машине, после этого ехали еще минут двадцать. На дворе с синим фонарем он почти даванул молодого, у того уже глаза закатывались, но тут усатый подлетел со своим кистенем. Он успел заметить, что на конце цепи была не обычная гирька, а железный шар с шипами.

Во второй раз Шкарин очнулся уже под землей. Параши в камере не было, и под сортир пришлось приспособить дальний от спального места угол. К вони он скоро принюхался. Тепло давал электрический обогреватель. Шнур удлинителя уходил по стене в отверстие в потолке, до которого узник доставал головой.

Были здесь и другие заточенцы, он это чувствовал и некоторых слышал. В первые дни в соседней камере за кирпичной стеной томился какой-то рыбак. К тому времени, как Шкарин попал сюда, тот уже словил белочку: гонял чертей, звал жену Алену, детей, срывался на плач. Он слышал, как потом рыбака уводили.

«Миска!» «Корыто!» «Миска!» «Корыто!» Голос каждый день был не тот, что вчера, но слова — одни и те же. На вопросы, которые задавал Шкарин, снаружи не отвечали. «Корыто! «Миска!» Он подавал ее через узкий проем в двери и получал назад с несколькими разваренными в кашу рыбинами. Таким же способом пополнялся в корыте запас сильно разбавленной теплой бодяги, которая была здесь вместо воды. Рыбу не чистили. Чешуя, кости, вареные кишки, которые приходилось выковыривать наощупь, — после каждого приема пищи куча мусора у входа становилась немного больше.

Алюминиевая кружка в камере — такая же, как была у него на Серёдкинском строгаче, и даже вмятина на том же боку. Он как-то пробовал не пить, но печень после алкоголя требовала жидкости: продержался несколько часов, дольше не смог. Сегодня пойло крепче, человек в камере чувствует это по запаху. Вдобавок к спирту — еще что-то непонятное, травяное. Он вспоминает про «горячего» рыбака за стеной, выливает жидкость обратно в корыто и возвращается на свое место.

Лежа на боку лицом к стене, пленник ковыряет ногтем щербину в цементе между кирпичами до тех пор, пока не забывается тяжелым бредовым сном. Во сне он видит фонтан с прозрачной водой, где плещутся русалки с чешуйчатыми хвостами и огромными грудями.

Звук отпираемого засова будит его. Пленник не открывает глаз и старается дышать ровно, как спящий. Скрипят нерасхоженные петли. Двое подходят к матрасу.

— Поднимайся!

Он долго не мог привыкнуть к свету, глаза слезились. Над ним стоял усатый, который встречал его во дворе, в правой руке он сжимал знакомый кистень. С ним был молодой — с фонарем. Впервые узник смог оглядеть свою загаженную камеру. На вид она оказалась еще меньше, чем на ощупь.

Шкарин послушно встал и повалился обратно на лежак с соломой, изображая пьяного. Полежал. Якобы попробовал еще раз — и снова мягко упал. Его насильно подняли и подмышки поволокли к выходу. Из коридора, куда выходило несколько закрытых дверей, они втроем поднялись в ледяное помещение. На полках стояли ящики с замороженной рыбой.

Через лабиринт стеллажей его вывели на двор, где толклось еще несколько мужиков, все — бородатые, кроме единственного мясистого пацана.

С пленника содрали одежду и запихнули в деревянное корыто с холодной водой. Пухлый пацан взял губку, опустился на колени перед корытом и начал драить ему кожу. Остальные смотрели молча.

Бывший зэк дал закончить очередное издевательство над собой, выбрался из воды с помощью чужих рук и не глядя лягнул в том направлении, где стоял усатый с кистенем. Почувствовал, что не промазал. Его пытались схватить сразу несколько мужиков, но он четко сработал локтями и побежал к частоколу.

Топот. Вопли за спиной. Опередив погоню на долю секунды, он повисает на двухметровом заборе из бревен. Подтягивается. Перебрасывает тело на другую сторону и катится вниз по колючему бурьяну.

Свет фонаря на столбе сюда не доходит. Ночь безлунная. Только по запаху он понимает, что рядом река. По траве и камням ощупью добирается до берега и на четвереньках входит в воду.

Дна уже нет под ногами. Беглец гребет изо всех сил наперерез течению. По черной глади шарят лучи фонарей. Он не видит в темноте летящего камня, но слышит плеск воды. Потом еще один, совсем близко. С третьей попытки невидимому метателю улыбнулась удача. Шкарин не успел почувствовать боли в затылке, но перед тем, как погрузиться в холодную влажную черноту, расслышал над ухом тонкий омерзительный свист.

* * *

Его пальцы пахнут ладаном, даже навоз не перебил его. С полным ведром Геннадий выходит из сеней на скрипучее крыльцо. Малек уже перед ним. Ясно, чего хочет, шебутной. Хозяин пса поднимает ведро вровень с грудью, и так несет до теплицы. Всю дорогу пес вертится у ног и просительно виляет хвостом.

В самодельной теплице на фундаменте из просмоленных шпал Мария растягивает граблями навоз по гряде. Геннадий вытряхивает перед ней на землю новое ведро. Малек тут как тут.

— Тьфу! Навозник! — В сердцах жена машет граблями вслед довольному псу, который с полным ртом коровьего навоза вперемежку с дождевыми червями несется к открытой двери. — Ген! В последний раз червяки у тебя в подвале зимуют! Чем хлев хуже? Тепло!

Геннадий собрался было сказать жене про температурный режим, но вовремя одумался и не