Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Пропал при каких обстоятельствах твой супруг? Не ссорились? Может, раньше времени хоронишь его?

— Ссорились, но не сильно, — честно признается Алена. — Про староверов из Ящеров слыхали?

— Что за Ящеры? Деревня?

— На Великой, километра на три-четыре по течению выше от Выбут. Сначала по большаку — наши Малые Уды, потом они. Выбуты знаете, наверно?

— Естественным образом, — молвит святой отец.

— Ну вот, а они — выше. «Газель» у них белая, на ней они мужиков собирают по ночам: пьяных, или так.

— И для какой цели этим староверам пьяные мужики нужны?

— Обряд свой старинный справляют, кровавое причастие называется.

Монашек до сих пор одним пальцем, как птичка клювиком, тюкал по клавишам, но теперь бросил печатать и молча косит на нее любопытный взгляд из-за монитора.

— Какое причастие?

— Кровавое. Так рассказывают.

— Впервые слышу. Об иудеях подобное говорили, еще до революции, да и то — навет.

— Мы с Юркой моим в Новый год поругались. Ночью. Он из дому вышел — и с концами. Следы — до перекрестка. Там его и подобрали. Полицейские нашли следы шин от «Газели»: ее Богуслав, ихнего старейшины сын, водит, а до него водил сам старейшина, Святовит.

— Как? Святовит?

— Святовит Михалапович. Родич — фамилия. Они с нашим участковым вась-вась: в одном классе в Тямшанской школе учились. Зато и не делают им ничего. Творят что хотят. Деньги водятся: кому хочешь взятку дадут. Живут одной рыбной ловлей: дома богатые, асфальт к себе в деревню проложили, фонари, освещение как в городе, а старики даже на пенсию не подают.

— Не слыхал, чтоб наша Великая кого так кормила щедро.

— Говорят, будто со всей реки им рыбу в сети сгоняют ящерицы. Зато, мол, другим рыбакам ничего и не достается.

— Какие ящерицы? — окончательно растерялся святой отец.

— Какие-то. Говорят так. Что у них в деревне ящерицы живут, а они им заживо людей скармливают. Это и есть кровавое причастие.

Не успела Алена сказать об этом, и уже пожалела. И про «Газель»-то не надо было говорить, раз он сам не слыхал. Теперь подумает директор, что дура с глухой деревни явилась милостыню клянчить и небылицы сочиняет напропалую.

Он продолжал допытываться:

— Кто говорит?

— В деревне. Сама не помню уже, от кого в первый раз услышала. Но вот нашему покойному Козакову его дед рассказывал: видел в камышах на островке громадную дохлую ящерицу. Еще при Сталине. Ни телефонов, ни фотоаппаратов-то не было тогда. Он поплыл обратно, мужиков позвал поглядеть. Когда вернулись на лодках, трупа уже не было: то ли рекой унесло, то ли еще куда делся. Но вонь стояла такая, что все почуяли, кто на остров приплыл. И Андрюха Евстафьев, Юрки моего напарник по рыбалке, тоже про вонь говорил.

— И он ящериц видел?

— Он не видел. Но еще в январе в новолуние полез к ним Юрку искать и на самую службу попал, или как ее назвать. Спрятался рядом с большой доминой на берегу, где они молятся. Слов не расслышал через бревна, но точно, говорит, не по-православному молятся, и скорее не молитва это даже, а заклинание. Под гусли ее пели. Собрался в прокуратуру на них заявление подавать, да я его отговорила. Не будет толку.

— Верно отговорила, Елена, — похвалил святой отец. — Про что он писать собрался? Про то, что молятся соседи не по канонý Так ведь не при царском режиме, слава Богу, живем. Кладбище у них тоже, наверное, отдельное?

— На юге области где-то около Невеля. Но это по их словам. А раз дед Федор Ларин, царство ему небесное, видел, как ночью они возле островка нашего, который на излучине и где Козаков дохлую ящерицу видел, большой мешок в воду бросали. А на следующий день узнали, что бывший старейшина ихний Михалап помер. Об утопленниках, кстати, — вспомнила Алена, — на той неделе принесло из Ящеров одного с пробитым черепом. Сбежать, видно, от них пытался. Полицейские приезжали и сказали, что месяц он у них в уголовном розыске числился. А тут здрасте, выплыл целехонький, и рыбами не объеден.

— Ваши Малые Уды к какому приходу относятся?

— В каком смысле? — не поняла Алена.

— В церковь в какую деревню ходите?

— У нас свой храм, святого Дионисия.

Директор «Верочки» отчего-то нахмурился:

— И что настоятель про ваших чудных соседей говорит?

— Мол, что христиане они такие же, как и мы, только обряд другой: без священников да без икон, и Господу не в храме, а в своих домах молятся. Про домину на берегу сказал, когда его спрашивали, что там староверы снасти хранят. Но Андрюха-то своими ушами молитву оттуда слышал.

— Сама крещеная?

— А как же. Елена в крещении.

Александр указал на место перед компьютером:

— Садись, голубушка, к брату Нектарию, он у нас за делопроизводство отвечает.

Алена послушно уселась. Еще с минуту директор фонда постоял за ее спиной и после этого направился в храм, на лице у него застыло сосредоточенное выражение.

Названный Нектарий улыбнулся, показав мелкие редкие зубы. Голос у него был под стать росточку: почти детский, но с приятной хрипотцой:

— Документы понадобятся по вам и по деткам.

Алена полезла в сумку за прозрачной папочкой, с которой в последней раз ездила в собес.

В притворе напротив «Верочкиного» офиса работала церковная лавка. Пока Нектарий перепечатывал в компьютер, что нужно, с ее паспорта, и потом с детских свидетельств о рождении, Алена от скуки подглядывала за продавщицей. В косыночке, возраста непонятно какого, улыбается сама себе по-блажному. Она даже про себя попеняла на начальника, который доверил эдакой дурочке работать с деньгами. Но когда одетая по-городскому старушка подошла подать две пометки за упокой и купить свечу, Алена забрала свои мысли обратно: сдачу с красной пятисотенной «дурочка» сосчитала гораздо быстрей, чем делала это Надька Прилуцкая у них в деревенском ларьке, и вдобавок еще какой-то образок уговорила бабку купить — за двести рублей, если она правильно расслышала.

* * *

Тамара Петровна Давыдова, мать пропавшего без вести, стояла на четвереньках перед открытым трельяжем и листала фотоальбом в коричневом переплете с въевшейся пылью. С ее слов полицейские узнали, что женщина половину своей жизни была завучем в псковской школе и, перед тем как уйти на пенсию, на несколько лет заняла пост директора. Сын Михаил Львович Давыдов пошел по ее стопам: получил педагогическое образование и тоже в свое время директорствовал — в престижной городской гимназии с экономическим уклоном. Потом они переехали в Тямшу, здесь он