Река Великая - Максим Николаевич Николаев

class="p1">— Почти. В Неёлово когда-то жил барин — он скупал у соседей крестьян, холостых и вдовцов, и приносил их в жертву то ли на языческих, то ли на сатанинских обрядах. Завели дело по двум статьям: жестокое обращение с крепостными и богохульство.

— Признали виновным? — спросил Копьев.

— Там мутная история.

В статье на сайте писали, что донос на хозяина Неёловского поместья Василия Ивановича Пятибокова поступил от его соседки Карамышевой Пульхерии Ивановны. Та успела продать Пятибокову дюжину крепостных прежде, чем через управляющего до нее дошли слухи об изуверствах соседа.

В сентябре 1849 года из II экспедиции Третьего отделения, которая занималась религиозным и крестьянским вопросами, в Псковскую губернию прибыл полковник Кашин. Из крестьян, фамилии которых были в купчей, полковник ни одного не застал в живых. Пятибокову учинили допрос. Тот перед Кашиным поругал соседку за плохой товар и заявил, что шестеро померли своей смертью от какой-то заразы, еще четверо за свою лень получили вольные, и, наконец, двое в пьяном виде напали с топорами на управляющего — в наказание их запороли насмерть.

Полковник настоял на эксгумации могил на местном кладбище. Вызванный из Пскова медик Царицынского полка осмотрел кости и пришел к выводу, что возраст их составляет не более нескольких месяцев. Также вместе с Кашиным он обратил внимание на состояние древесины гробов, которая выглядела почти как новая, несмотря на то что находилась в почве, если верить датам из приходской книги, не менее двух, а в иных случаях и пяти лет.

Кашин запретил Василию Ивановичу покидать поместье, приставил караул из солдат того же Царицынского полка и ждал ответа на свой запрос от питерского начальства, чтобы под конвоем отправить преступника в столицу на суд. Но неожиданно он получил приказ отпустить из-под ареста барина: на защиту его встала Церковь. В архиве Третьего отделения сохранилось письмо от архимандрита Алексия из Пскова: автор его заверял следствие в невиновности Пятибокова и указывал на то, что между последним и доносчицей Карамышевой имелась давняя тяжба, которая и стала, по мнению Алексия, поводом для кровавого навета. Письмо было датировано маем 1850-го года. В июне того же года в усадьбе Карамышевой объявился вольноотпущенник, которого питерский полковник успел записать в мертвецы. Барыня с управляющим опознали своего бывшего крепостного. Лекарь тем временем заново оглядел останки и переменил заключение насчет их возраста. Дело закрыли. Полковник Кашин уехал в Питер ни с чем.

Через несколько лет крепостное право отменили, и людьми в России торговать перестали. А в революционном 1917-м крестьяне сожгли проклятую усадьбу вместе с жителями. Старого барина Пятибокова к тому времени уже полвека как не было в живых, поместьем владел его внук, тоже Василий Иванович. Вместе с молодым хозяином в огне погибла супруга, трое малолетних детей и штат прислуги.

— Ну хорошо, попу могли заплатить за письмо, судмедэксперту за показания — тоже. Эту барыню, Пульхерию, вероятно, достаточно было припугнуть, — стал рассуждать майор, выслушав Сабанеева. — Может, был в старину какой-то местный культ с жертвоприношениями: в Ящерах, в Неёлово. Отсюда и слухи до сих пор. Но я лично никогда не поверю, что за столько лет они ни разу не наследили по-крупному.

— Вы не заметили, что кастинг жертв у них очень тщательный? Завуч в Тямше назвал шестерых пропавших, но на двоих даже не было заявлений. Про Шкарина, если б условка у него закончилась, мы бы тоже вряд ли узнали. Нужен обыск в Ящерах.

Копьев в последний раз затянулся покойницкой сигаретой и впечатал окурок в бетонную стену. На паутину в углу на полу посыпались искры.

— Ты веришь, что суд разрешит? — обернувшись, спросил он.

— Я не про частные дома. Осмотрим хотя бы постройки артели. Нужна бумага от следователя.

— И что ты думаешь там найти?

— Должно быть помещение, где они держат похищенных.

— Я лучше поговорю со Сверчковым: пусть передаст в ГИБДД ориентировку на их «Газель». Может быть, что-то еще выясним. Пока что улики у тебя, мягко говоря, косвенные.

Из подвального коридора приближались голоса: мужской и женский. Первой вошла не знакомая Ивану блондинка за тридцать в спецовке судмедэкспертизы, за ней криминалист Матушевич — коренастый мужчина с шевелюрой темных волос на непропорционально большой голове. Он равнодушно поглядел на труп, только что затихший в петле:

— Снова безродный?

— Одни теряются, другие находятся. Работа такая, — ответил ему Копьев.

С собой Матушевич принес старинного вида кожаный чемоданчик, который переложил из правой ладони в левую, и по очереди пожал руки оперàм.

* * *

Как и других детей в селении, своего сына старейшина учил скрытности с самых пеленок. Да только не впрок были уроки. Раз с Умилой в город по магазинам поехали — Богуслав классе в седьмом или в восьмом учился — вернулись, он навстречу выходит, улыбка до ушей: «В рейс, бать, — говорит, — можешь не ехать сегодня. Я тебе пьяницу достал» «Где?!» «В амбаре сидит». Святовит дверь открыл — а там пацаненок какой-то ревет, от испуга чуть в штаны не наделал. «Откуда взял?!» «Одноклассник мой». Спасибо, что в амбаре его заточил, а не поволок под пристань в подвал! Собрался сыну такую взбучку устроить, чтоб на весь оставшийся век свой запомнил и еще внукам о ней рассказывал. Уже и пест старинный дубовый из сундука достал, но Умила вмешалась: мол, не виноват сын: по неразумию своему детскому всё за ним, за отцом, повторяет, чтобы его одобрение заслужить. Святовит послушал ее: бить сына не стал и только отбранил крепко после того, как на своей «Газели» отвез малолетнего пленника домой в Неёлово. На той же неделе он Богуслава забрал из школы, от беды подальше, и Людмил Асич с Тихомиром Удичем, старым Любавкиным отцом, решили насчет своих детей то же самое.

Кто всем прощает, тому самому прощения не будет — этому учил Святовита его отец, и не зря учил. Вовремя надо было собственного сына воспитывать — нынче поздно. Уже когда сам Богуслав в рейсы ездить стал, сколько раз Святовит твердил ему: не бери соседей! А он Юрку Семенова тащит! Хлеб-соль, как говорится! Про интеллигенцию то же самое, и про сидельцев бывших. Пьяницу неприметного надо брать, ненужного — такого, что, хоть есть он, хоть нет, никто не заметит.

Учителя из Тямши искали всем миром: добровольцы, школяры, их родители, еще и бывшие ученики из города подрядились — оказалось, что их похищенный, пока не осел в Тямше, директорствовал в псковской школе. По деревням во всей округе развесили портреты. Один из них Святовит сорвал