Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Пусть пишет! Господь судья ей! — в запале отвечает святой отец.

Отворив калитку, Нектарий первым пропускает святого отца на деревенскую улочку, где у забора на обочине припаркована белая «Нива-Шевроле».

— Теперь куда, отче? В Малые Уды, к Семеновым?

— Отложим пока. Сперва хочу в епархию наведаться и справки про их пьяницу-настоятеля навести, да еще кой-какие.

С не прошедшей еще сердитостью отец Александр несколько раз дергает ручку закрытой пассажирской двери, пока Нектарий не нажимает кнопку на брелке.

* * *

Жарища самая душнецкая, если наступает, то в первых числах лета: солнце в четыре утра поднимается за Великой, а земля еще с весны не подсохла — и всё это стоит в воздухе, и парит, парит: что на дворе, что в доме: в баню идти не надо.

Пашка в одних трусах сидит в кресле и втыкает в телефон. Мать смотрит новости по старому бабкиному телевизору. Тот принимает на комнатную антенну две программы, и те с помехами: а если дождь или гроза, тогда вообще смотреть невозможно.

Да и было бы что смотреть. После новостей и рекламы начинается советская комедия. Пока жил в деревне, Пашка выучил их все наизусть: мог бы в школе на литературе рассказывать — как стихи.

В городе у них был свой телевизор: нормальный, плоский, как у людей. Батя, как его с завода уволили, забухал. За рассрочку не платили. Когда из магазина телевизор пришли забирать, он по синьке еще устроил с ними разборки, орал на всю общагу, так что соседи со всего этажа сбежались смотреть — Пашке реально захотелось тогда в окно выйти.

С улицы донесся лай дворового овчара Рекса.

— Приехал, что ли, кто?

— Кто?

— Да посмотри встань.

Пашка вылез из кресла и с мобильным в руках выглянул в открытое окно. За изгородью из сетки-рабицы стоял внедорожник «Верочки». Как был в одних белых трусах-слипах, он пошел открывать дверь.

По пути через сени отец Александр запутался в дырявой сети и нагнулся, чтобы освободить туфлю. Что-то из снасти было сложено на полках, другое валялось прямо под ногами. Рыбалкой, как и прочими деревенскими забавами, Пашка не увлекался и понемногу втихую от матушки толкал батино наследство через сервис объявлений «ВКонтакте»: так накопил на фирменные кроссовки — матери соврал, что вместе с одноклассником подработал на стройке.

В комнате двойняшки с пола — они тоже в одних трусах — дружно оборачиваются на гостей.

— Что надо сказать? — спрашивает мать.

— Здрасьте, — отвечают малые хором.

Вместе со священником, директором фонда, снова приехал монах-лилипут, его помощник. Мать предложила чаю, но гости отказались: и так, мол, жарко. Усадив их на диван, она сама пристраивается там же, с краешка.

Мелкие втыкаются в телек. Там снова показывают рекламу.

— Телевизор малыши любят смотреть? — спрашивает священник.

— Да это они так. Идите почитайте лучше! Выключи, Паш.

Отец Александр глядит в след двойняшкам, которые понуро плетутся в детскую:

— В школу на следующий год?

Мать отвечает:

— Этой осенью.

— Далеко школа?

— В Тямше. Далеко.

— На школьном автобусе малыши добираться будут?

— Ну, а на чем же еще?

— А в город не думали вернуться?

— Думала. И Пашка хочет. Только с жильем как, не знаю.

— Есть у меня знакомая в городской администрации, мы с ней вместе работаем по вопросам покровительства малоимущим. Благая женщина. Попробую поговорить с ней насчет квартиры в городе.

— В Пскове квартира? Забесплатно?

— А у вас деньги на покупку есть? — ласково улыбнулся директор «Верочки».

Пашка не мог поверить тому, что услышал, да и мать тоже. Она спросила растерянно:

— От меня, може, нужно что? Справки какие?

— Образ жизни нужно вести подобающий. Без греха. — Александр обернулся к окну и помолчал перед тем, как продолжить: — Говорят, что попиваешь ты, Елена, да порой и без всякой меры.

Она опешила:

— Кто говорит?!

Директор в рясе снова смотрел на нее:

— Священник ваш приходской.

— Власий?! Совсем он, что ль?! — мать даже поперхнулась от возмущения. — Пьяной хоть раз видел меня?!

— То есть, неправда это?

— Да вон у соседей, у кого угодно, спросите! Власий-то сам трезвый был, когда вы с ним про меня говорилѝ Може, перепутал с кем?

— А бывает, что пьяным видишь его?

— Бывает?! Да у него через день глазы залиты! Вон в том году, когда тещу нашего Валерки Христовича он отпевал, то еще накануне с Валеркой так напоминался, что кадило в гроб уронил. Угли рассыпались горящие, вместо погребения чуть кремацию не устроил. Пойдемте хоть сейчас с Горбуновой поговорите! Она от нас — через забор. Спрòсите про меня.

— Успеется с Горбуновой. Прежде еще одно дело с тобой хотел обсудить, Елена, — с этими словами священник обратил пристальный взгляд на Пашку, который в своем кресле для вида уставился в телефон.

Мать уловила намек:

— Иди к мелким посиди!

Из маленькой комнаты доносилась недобрая возня. Читать мелкие, ясно дело, не научились вдруг, и на кровати устроили битву подушками. Старший брат на входе показал им кулак, а сам прикрыл дверь и остался стоять у порога.

В плену запертой детской ему сразу стало нечем дышать. По спине потек пот. Прижав ухо к двери, он тщетно пытался разобрать хоть что-то из тихой Александровой речи, которой поддакивал тоненьким шепотком маленький монах.

* * *

— Простите, Христа ради. До больницы на проезд…

— Ждан?! Ты, никак?!

Нищий поднимает глаза на Святовита, и тут же ссутулясь спешит обратно к дверям магазина. На площадке перед входом стоит его товарищ, такой же оборванец.

Проводив его взглядом, старейшина догоняет сына, который с дребезгом катит по парковке тележку.

— Не признал?

— Кого? Христарадца? — спрашивает Богуслав.

— Христарадца, а кого же? Сварожич это. Ждан.

— Как я его признаю, коль в жизни не видал?

Из открывшейся двери пустого рефрижератора пахнýло рыбой. Богуслав перекладывает в кузов пакеты с покупками и туда же ставит ящик водки, который последним достает из тележки.

— С протянутой рукой стоит, как дед твой Михалап и пророчил! Когда уезжали они из Ящеров, Жданов отец Волк умничал всё, что и жилье в городе с удобствами, и денег не меньше, чем в общине, и мораль-де у нас устаревшая, а христианство их — религия будущего. И где они теперь со своим будущим?! У сына ни одного зуба во рту не осталось, смердит хуже тухлой рыбы!

— Не закрыл.

Забравшийся на пассажирское сиденье Святовит во второй раз хлопает дверью и крутит ручку, чтобы опустить стекло до самого низа. На жаре