Самайн у ведьмы пограничья - Уоллис Кинни

Равиоли отправляются прямиком в воду, которая уже закипает благодаря моим не очень стабильным эмоциям. Я начинаю резать брюссельскую капусту пополам, но мои руки слегка дрожат. Один особенно противный кочанчик упрямо откатывается в сторону. Я издаю разочарованный смешок, когда он выскальзывает из пальцев уже в третий раз.

– Дай мне.

Я замираю, когда рука Мэтью обхватывает и поддерживает мою в борьбе с несносным овощем. Затем он аккуратно разрезает его ножом пополам. Я оглядываюсь через плечо, и лицо Мэтью оказывается в опасной близости от моего. Он отпускает меня, но не раньше чем осторожно вытаскивает нож из моей хватки.

– Я прекрасно управляюсь на кухне, – с легким раздражением замечаю я, немного восстановив дыхание. Мэтью улыбается, продолжая нарезать капусту.

– В этом я нисколько не сомневаюсь. Но хочу и сам внести лепту в процесс, – говорит он.

Успокоившись, я еще немного наблюдаю за ним. Он быстро расправляется еще с несколькими кочанами. Длинные пряди темных волос падают ему на лицо, когда он смотрит на разделочную доску. А при улыбке на одной из щек появляется небольшая ямочка. Так мило.

«Уймись, Геката», – ругаю я себя.

Вновь вспомнив о еде, я быстро нарезаю мясо кубиками и плюхаю щедрый кусок сливочного масла на обжигающе горячую сковородку. Оно тает почти мгновенно, приобретая приятный золотисто-коричневый оттенок. Мэтью бросает туда же разрезанную пополам брюссельскую капусту, и она с шипением начинает обжариваться. Следующим идет бекон, жир тает, и зелень еще больше покрывается хрустящей корочкой.

– Вода от равиоли, – подсказываю я Мэтью. Он зачерпывает половину половника бурлящей воды из кастрюли и добавляет ее в коричневый сливочный соус, делая тот чуть более текучим.

– Готово? – спрашиваю я. Мой помощник кивает, хватает шумовку и принимается вылавливать равиоли, которые всплывают на поверхность кастрюли. Он перекладывает их на шипящую сковородку, и я ворошу равиоли, чтобы они равномерно покрылись блестящим сливочным соусом.

Через несколько минут блюдо готово. Мэтью раскладывает равиоли по отдельным тарелкам, а я выставляю на стол буханку ржаного хлеба на темном пиве и немного медового масла.

Мэтью водружает обе тарелки на стол и подводит меня к одному из свободных стульев, галантно его выдвигая. Затем садится рядом со мной и сразу же принимается за ужин. В том, как он ест, есть определенное изящество: Мэтью накалывает на вилку разом равиоли, капусту и бекон и с удовольствием пережевывает, наслаждаясь всем букетом.

– Мне следовало бы поостеречься и проследить за тем, чтобы ты попробовала еду первой, – признается он, мельком подмигивая. – Но твоя стряпня слишком хороша, устоять невозможно.

– Честно говоря, я немало удивилась такому уровню доверия с твоей стороны, – подхватываю я, невольно улыбаясь.

– Что ж, тогда мы оба полны сюрпризов, – усмехается Мэтью. – Я почти ждал, что ты вышвырнешь меня, как только увидишь «воскрешенную» тыкву.

– Эта мысль приходила мне в голову, но я не хотела показаться неблагодарной, – смеюсь я.

Он тоже смеется, отправляя в рот еще кусочек.

– Кроме того, – продолжаю я, пожимая плечами, – то, что ты сделал с тыквой, не так уж сильно отличается от того, что делаю я, когда кто-нибудь в Ипсвиче обращается ко мне с серьезным порезом или сломанной костью.

Мэтью мгновение смотрит на меня, прежде чем заговорить:

– Остальные члены вашего ковена думают так же? Или они отвергли бы меня, если бы увидели, что я делаю?

Я качаю головой.

– Каждая женщина в Атлантике хотела бы обладать таким талантом к практической магии.

Мое замечание вызывает у него еще один смешок: надо же, сравнить теневую магию с простым практичным ремеслом.

– Тогда почему существует вражда между нашими двумя ковенами? – спрашивает он.

– Потому что вы не только чините сломанные предметы, не так ли? Теневая магия – это контроль над телами, которые долгое время оставались незанятыми, или, что еще хуже, воскрешение и порабощение душ, а те следует оставить в покое.

Большинство ковенов запрещают некромантию, но для Атлантического ключа это ремесло особенно оскорбительно, ведь мы глубоко чтим души предков. Те несколько раз, когда моя мать упоминала о некромантах, она рассказывала мне истории о развращенных колдунах и ведьмах, как те выкапывали кости своих давно умерших родичей, чтобы сделать их могущественными рабами. Она всегда говорила, что магия предков – это дар, который должен передаваться свободно, а не похищаться насильно.

Мэтью над чем-то глубоко задумывается.

– Я не стану оспаривать вашу точку зрения касаемо упокоенных душ. Но какой вред в использовании того, что они оставляют после себя? Почему нерастраченный потенциал должен пропадать даром?

Я качаю головой.

– Ты не спрашиваешь разрешения.

Он поднимает брови.

– Это весьма спорное предположение. Вдобавок, если я правильно помню, твоя собственная мать редко спрашивала разрешения, прежде чем навязать свою волю гостям.

Он прав. И мне это ужасно не нравится. Я не могу найти ответ, поэтому решаю приняться за еду. Блюдо солоноватое из-за бекона и капусты, но эту нотку смягчает мягкий сыр, которым начинены равиоли. Я медленно жую, наслаждаясь вкусом.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Мэтью после минутного молчания.

– Я думаю, что ты поймал меня в ловушку, указав на мое же собственное лицемерие, – признаюсь я с легкой гримасой.

Мэтью откидывается назад и улыбается своей фирменной улыбкой. Впервые я понимаю, что его лицо освещает не обязательно самодовольство, но и веселье тоже. Как будто он радуется и наслаждается всем окружающим миром.

– Геката Гудвин, ты совсем не такая, какой я сначала тебя считал, – признается Мэтью.

– Серьезно? А вот вы именно такой, каким я вас себе представляла, мистер Сайфер, – лгу я. Он счастливо смеется.

– Мне кажется, ты втайне начинаешь испытывать ко мне симпатию.

– Думаю, что нет, – снова лгу я. Его это не смущает, он с удовольствием продолжает есть. Воспоминания о блюдах, которые готовила мать, занимают мой разум. Все браки, которые она помогла заключить. Все дети, родившиеся через девять месяцев после того, как она дала будущим матерям кое-что съесть для плодородия… Мама действительно окутала всю ипсвичскую деревню пеленой собственного контроля. Но она всегда действовала во благо. Помогала, исцеляла и защищала.

А еще она что-то скрывала. Я прикусываю губу, вспомнив о книге, что сейчас валяется у моей кровати, согнутая и заброшенная. И теплый алый оттенок лунного камня.

«Найди книгу своей матери – и узнаешь, почему она назвала тебя ведьмой пограничья».

«Если бы я сказал тебе, что мне можно доверять, ты бы поверила?»

Я резко встаю из-за стола. Мэтью перестает есть и встревоженно смотрит на меня.

– Все в порядке? – спрашивает он, мгновенно подбираясь и порываясь тоже встать.

– Да. Продолжай есть. – Я поднимаю руку, останавливая его. Он опускается обратно, но не сводит с меня глаз. – Я… я сейчас вернусь.

Я выхожу из кухни и направляюсь в свою комнату.

Книга все еще лежит на полу, в точности там, где я ее оставила. Мои руки немного дрожат, совершенно не хочется брать том.

– Ты несла его всю дорогу вниз по холму от поместья, Геката. У тебя не выросло третье ухо тогда и не вырастет сейчас, – шепчу я себе под нос.

Тем не менее я беру одну из своих шалей со стула, где обычно спит Мерлин, и заворачиваю в нее книгу. Сверток оттягивает мне руки, когда я осторожно выхожу из своей комнаты, внезапно испугавшись: вдруг один неверный шаг – и книга вспыхнет. Или растворится в крови.

При моем появлении Мэтью встает из-за стола.

– Что случилось? – спрашивает он. Без сомнения, страх и замешательство отражаются в каждой черточке моего лица.

Слова не идут на ум. Действительно ли я поступаю правильно? Сегодня днем я изо всех сил старалась спрятать от него книгу, а теперь, после того как он починил красивую стеклянную безделушку и похвалил мою стряпню, готовлюсь выложить ему все как на духу? Я почти отступаю в тень коридора, но наши взгляды встречаются. На его лице