Я – Товарищ Сталин 5 - Андрей Цуцаев

Сергей махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Судоплатов вышел, чувствуя, как тяжесть ответственности давит на плечи. Парижская сеть была ключевой, и её потеря могла стать катастрофой.

Сергей остался в кабинете, глядя на солнечную площадь за окном. Он закурил трубку, обдумывая следующий ход. Париж был минным полем, и он знал, что один неверный шаг мог обрушить всё. Но он был намерен выиграть.

Глава 6

14 апреля 1936 года, Токио.

Вечер опустился на Гинзу, окутывая её улицы мягким светом фонарей. В воздухе витали ароматы жареных каштанов, солёного мисо из уличных лотков и сладковатого саке, доносившегося из крохотных баров, спрятанных в узких переулках. Над рекой Сумида мерцала неоновая вывеска чайного дома «Сакура-но-хана», её отражение дрожало в тёмной воде, где покачивались лодки торговцев, груженные рисом, тканями и бочками с соевым соусом. Звуки сямисэна, мягкие и меланхоличные, вплетались в гомон толпы, скрип колёс рикш и далёкий звон храмовых колоколов, доносившийся с той стороны реки, где высился храм Мэйдзи. Танака стоял у входа в чайный дом, сжимая букет белых хризантем, перевязанных алой шёлковой лентой. Его тёмный костюм, сшитый на заказ в ателье Асакусы, был строгим, но неброским, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он знал: этот вечер мог стать решающим в их борьбе — или её концом.

Чайный дом «Сакура-но-хана» выглядел скромно, но изысканно. Деревянные панели, покрытые лаком и украшенные тонкими узорами цветущей сливы, блестели в свете бумажных фонарей, подвешенных под потолком. От раздвижных дверей тянуло ароматом жасминового чая, смешанным с лёгкой кислинкой сливового вина и тёплым запахом сандаловых благовоний. Внутри звучали приглушённые голоса, звон бокалов и смех гейш, чьи шёлковые кимоно шуршали при движении. Танака поправил шляпу, надвинув её на глаза, и вошёл, чувствуя, как сердце бьётся чуть быстрее обычного. Его план был прост, но рискован: завоевать доверие Акико, певицы, чей голос очаровывал премьер-министра Хироту, и передать через неё записку с доводами против июльского наступления на Китай.

Внутри было тепло, ароматы благовоний слегка кружили голову. Посетители — купцы в строгих кимоно, офицеры в штатском, несколько иностранцев в смокингах с потёртыми манжетами — сидели за низкими столиками, покрытыми красным лаком. На сцене, освещённой мягким светом бумажного фонаря, стояла Акико. Её кимоно, тёмно-синее, с вышитыми серебряными звёздами, струилось по плечам. Чёрные волосы, уложенные в высокую причёску с нефритовой заколкой в форме цветка лотоса, блестели, как полированное дерево. Она пела старинную балладу о воине, потерявшем возлюбленную у реки Камо. Её голос, чистый и дрожащий, как струны кото, наполнял зал, заставляя всех замолчать. Даже шумные купцы у входа, обсуждавшие цены на рис, притихли. Танака заметил Хироту в углу, у окна с видом на реку. Слегка сгорбленный, в тёмном европейском пиджаке, он сидел один. Его худое, морщинистое лицо с глубокими тенями под глазами казалось неподвижным, но глаза, тёмные и внимательные, следили за Акико. На столе перед ним стояла чашка зелёного чая и графин сливового вина, едва тронутый. Танака знал привычки Хироты: он всегда заказывал одно и то же, сидел в этом углу, подальше от посторонних глаз, и уходил последним, обмениваясь с Акико несколькими словами у выхода, прежде чем сесть в чёрный автомобиль с водителем.

Танака занял место у стойки, заказав саке. Он сделал вид, что наслаждается напитком, потягивая его маленькими глотками, но его взгляд скользил по залу, выискивая шпионов Кэмпэйтай. Они могли быть кем угодно: барменом, нарочито медленно вытирающим бокалы; рикшей, ждущим у входа с опущенной головой; или даже одной из гейш, чьи улыбки скрывали больше, чем показывали. Пепельница перед ним была полна окурков, оставленных предыдущими посетителями, и он добавил свой, затушив сигарету с лёгким шипением. Букет хризантем лежал на стойке, их тонкий аромат смешивался с запахом саке и благовоний. Танака ждал, пока Акико закончит выступление и спустится в зал, чтобы подойти к ней. Он мысленно повторял слова, тщательно подбирая каждую фразу, но знал, что всё будет зависеть от её реакции. Один неверный шаг — и Кэмпэйтай схватит его за горло. Или, что хуже, Акико откажется сотрудничать, и их план рухнет, как карточный домик под порывом ветра.

Акико закончила петь, и зал разразился аплодисментами, от которых задрожали бумажные фонари. Она поклонилась и спустилась со сцены, направляясь к столику Хироты. Танака заметил, как Хирота встал, слегка поклонился и что-то шепнул ей. Его голос был слишком тихим, чтобы разобрать слова, но Акико улыбнулась — вежливо, но холодно, словно играла роль, отточенную годами. Хирота кивнул и направился к выходу, где его ждал чёрный автомобиль с водителем, чья фигура едва виднелась в тени, подсвеченной тусклым светом уличного фонаря. Это был шанс. Танака встал, взял букет и шагнул к Акико, стараясь двигаться непринуждённо, как обычный посетитель, восхищённый её талантом. Его сердце билось ровно, но пальцы, сжимавшие цветы, чуть дрогнули, выдавая напряжение.

— Госпожа Акико, — начал он, слегка поклонившись, — ваше пение — как ветер в горах, чистый и свободный. Оно заставляет забыть о суете этого мира. Позвольте подарить вам эти цветы в знак восхищения.

Акико повернулась, её взгляд скользнул по букету, затем по Танаке. Её лицо, бледное, с тонкими чертами, выражало смесь любопытства и настороженности.

— Благодарю, господин… — она сделала паузу, ожидая, что он представится, её голос был мягким, но с лёгкой тенью настороженности.

— Танака, просто Танака, — ответил он, сохраняя лёгкую улыбку. — Я лишь скромный почитатель вашего таланта.

Она приняла букет, но её пальцы едва коснулись стеблей, словно цветы могли её обжечь. Она смотрела на него с лёгким прищуром, будто пытаясь понять его намерения. Гейши, стоявшие неподалёку, хихикнули, прикрывая рты веерами, расписанными сценами цветущих садов, но Акико не отвела взгляда, её глаза изучали Танаку, как книгу, написанную на незнакомом языке.

— Вы щедры, господин Танака, — сказала она, её голос был мелодичным, но с едва уловимой насмешкой, словно она уже слышала сотни подобных комплиментов. — Но цветы вянут быстро, как и слова восхищения. Что вам нужно?

Танака почувствовал, как горло сжалось. Она была прямолинейна, и это осложняло дело. Он шагнул ближе, понизив голос, чтобы его не услышали гейши или кто-то из посетителей, чьи взгляды то и дело скользили по залу.

— Простите, госпожа Акико, — сказал он тихо, — могу ли я перемолвиться с вами парой слов? Это важно, и не только для меня.

Её брови слегка приподнялись, но она покачала