Это кто переродился? Книга 4 - Сириус Дрейк

в наиболее глубоких местах. Дно было сплошь усеяно сотнями маленьких домиков, где постоянно что-то шевелилось, шипело, рычало и ревело. Там яблоку негде было упасть от хвостов, крыльев и зубов.

А еще… прямо посреди этого безводного залива стояла она. Башня.

— Марго, — сглотнула Людмила, — не кажется ли вам, что мы забежали не в ту дверь?..

Дарья улыбнулась, поправив цилиндр. Возможно, и не в ту, однако…

Много лет прожив во дворце, а потом в Башне, а потом снова во дворце, она лелеяла в себе одну неосуществимую мечту, которая, кажется, наконец воплотилась…

Ей всегда хотелось побывать в Изнанке. И вот, кажется, ее мечта стала явью.

* * *

Автомобили остановились, и, захлопав дверьми к нам направилась вдесятеро мужчин. Восемь из них были почти великанами и носили глухие маски, а вот двое были вполне обычными, но это как сказать…

Оба в черном, но нет, это не Инквизиторы, ибо их одежда оказалась доспехами. Тот что постарше был лыс, но носил бороду, иссиня черную, а вот молодой был гладко выбрит, но отчего-то седой как лунь. Золота на них было много — кольца, серьги, медальоны и даже золотые монеты, коими пестрили и их плащи, и вороненые доспехи.

При виде гостей Гедимин шагнул назад, но вынужден был вернуться на место — сзади ему караулили гвардейцы.

Не доходя до царевича пяти шагов, бородач заблестел крупными зубами.

— Ах, Гедимин-джан, сколько лет! Какой ты стал! Большой, здоровый! Ах! Вылитый папка! Когда нам сказали, что ты тут, мы поначалу и не поверили…

И он поднял глаза к балюстраде, где замерли гости. Его товарищ вышел вперед и низко поклонился всем присутствующим. Первый, не спуская хищных глаз с Гедимина, сделал то же.

— … Но, — вновь заговорил он, а эхо от его громкого голоса отзывалось по всему парку, — как не поверить таким прекрасным дамам… Дарья Алексеевна, душа моя! Долгих лет! Ника! Спускайся к нам, красавица!

И он замахал ей руками. Королева стояла ни жива, ни мертва. Кирова же выглядела не лучше — вздохнув, она принялась спускаться. В это время гвардейцы вытаскивали Марьяну с Артуром из фонтана.

— А ты, Гедимин-джан, — покачал пальцем бородач. — Поступил очень нехорошо. Все сидишь и сидишь у себя в Царстве, под крылышком у отца и носа не высунешь! Разве так поступают с добрыми друзьями?

Он не ответил. К нам подошла Кирова.

— Едигей, рада видеть…

— А я-то как рад! Дай посмотреть на тебя поближе! — и раскинув руки этот постоянно улыбающийся тип взял ее ладони в свои, развел в стороны и рассмотрел Магистра с головы до ног. — Все такая же!

Его товарищ однако даже ни разу не улыбнулся. Стоял и смотрел то на Гедимина, то на меня, то на…

Тела, которые все лежали в свете фонарей. На них он смотрел дольше всего. Среди них был и Игорь. Его остекленевший взгляд смотрел куда-то вбок.

— Говори! — все болтал бородач. — Говори, зачем звала! Уж не ради ли этого глупца, который давным-давно забыл лицо своего отца⁈

Горько улыбнувшись, Кирова кинула.

— У нас с Гедимином вышло недопонимание. Он, знаешь ли, слишком горд, чтобы понять, что значит слово «нет». Как у вас, в Орде, предпочитают поступать с женихом, который вместо хлеба и соли приносит в дом невесты смерть гостей и других претендентов на ее руку?

Большие и черные глаза Едигея сверкнули. Он обратил их к Гедимину, который стоял ни жив, ни мертв. Рядом с ним стоял второй гость — и смотрел на него, не мигая.

— Смерть⁈ В доме, где тебя приняли как родного? Смерть?

И он словно только что увидел тела, лежащие вокруг фонтана. Его лицо потемнело. В сердцах он театрально взмахнул руками.

— С такими шакалами наш Великий Хан обычно поступает по древнему закону гор! — и он заходил вокруг Гедимина. — Мой отец часто говорил мне: Едигей, если в стаде завелась паршивая овца, значит, это стадо скоро запаршивеет. И если быстро не сковырнуть эту коросту, то вскоре все стадо станет паршивым. Вырезать это стадо — самое верное решение. Иначе… Все царство станет паршивым!

Гедимин заозирался. Даже гвардейцы отошли от него. Он со своими двумя «друзьями» был один.

— Только посмей! — крикнул он. — Мои отомстят за меня!

Едигей хохотнул.

— Как отомстили за твоего брата? А ведь он тоже высказал неуважение к принимающей стороне…

— Он повез вам дань! А вы его…

— Да, я, как темник Великого Хана, лично раздавил его как собаку! Твой негодный брат знал, что неуважение перед Ханом грозит смертью. И особенно тем, кто обещал взять в жены одну из его прекрасных дочерей. И не сделал этого. Поэтому…

Едигей вытащил кинжал. Тот засверкал золотом — нет, он был полностью золотым! У меня аж слюнки потекли.

— У тебя есть шанс, Гедимин, — сказал темник, похлопав его кинжалом по нагруднику. — Исправить ошибку своего брата. И уважить седины своего глупого отца!

Развернувшись, он взмахнул кинжалом. Воздух рассекло, а за ним и само пространство — оно словно раздвинулось в стороны. Портал вспыхнул золотым огнем, и оттуда рвануло резким порывом ветра.

Гвардейцы попятились, как и Гедимин, но сзади его подпирал беловолосый гость. Встретившись с царевичем глазами, тот холодно улыбнулся. Пока он не издал ни звука.

Из портала, тем временем, показался дворец, и, едва увидев его необъятные стены, купол и крышу, у меня чуть челюсть не отвисла.

Он был… ОН БЫЛ ПОЛНОСТЬЮ ЗОЛОТЫМ! А так бывает⁈

Едигей же вновь обратился к Гедимину.

— Твой брат смертельно оскорбил Хана и тому, скрепя сердце, пришлось избавиться от этой грязной дани. Все, что привез твой глупый брат, он выбросил в море…

— Что⁈ Там была день за десять лет!

— Теперь нам нужна дань за ПЯТНАДЦАТЬ лет, — ухмыльнулся темник. — И срок этой дани вышел с месяц назад. Разве твой отец не сказал тебе об этом? Не сказал, что дань, принесенная ничтожным из ничтожных ничего не стоит? Не сказал, что Орда уже готова сломать ваши ничтожные пограничные посты и отправиться в Поход?

Гедимин ничего не ответил — он был в шоке.

— Скажи… — тихо продолжил Едигей. — Как поживает прекрасная царевна Оксана? У нее же все хорошо?

В ответ Гедимин только заскрипел зубами.

— Ты понял меня, старый друг. Либо она, либо ты станешь нашей данью, — улыбнулся темник и, обняв его за плечо, приглашающе подтолкнул его в портал. — Где-то одной сотой дани, но! — и он поднял палец, — ОЧЕНЬ важной. Без тебя, дорогой, иных даров мой господин не примет.

— Стой, нет…