Курс на СССР: На первую полосу! - Тим Волков

Ага, вот и он сам, восседает в центре комнаты, на табуретке.

Весна бренчал на гитаре, пытаясь поймать бой «Дома восходящего солнца». Получалось так себе.

Ага, теперь кажется становится понятно. На самом деле не только позлить папу стало причиной созыва этого квартирника. Но еще и Весна. Эх, Метель! Чувствую, будет весело.

Я сел в сторонке, рядом с Ленноном. Мне налили в граненный стакан портвейна, считай, уважили, потому что остальные пили прямо из горлышка.

— Ну, Сашок, с прибытием! — улыбнулся Леннон, уже изрядно хмельной. — За то, чтобы все прошло громко!

— Громко, — хмыкнул я, чокаясь.

Весна начал петь и все сразу же затихли. Затихла и Метель, поглядывая на парня со смесью чувств, то со злобой, то с каким-то сочувствием, то и вовсе безразлично.

Отыграв четыре песни, Весна ушел на перекур. Все сразу же перевели взгляды на меня.

— Сашок, а ты? Давай, сыграй… — произнес Леннон. — Ну же!

Что терять? Я взял гитару, подстроил шестую струну, взял аккорд. Акустика комнаты вполне неплохая. Сейчас пойдет вполне что-то перебором. А не сыграть ли классику всех дворовых металлистов?

'So close no matter how far

Couldn’t be much more from the heart

Forever trusting who we are

And nothing else matters…'

Переборчик, конечно, знатный, пробирает. Вот и толпа затихла, даже звенеть бутылками перестали.

Я закончил плавно, давая насладиться мелодией. На секунду повисла тишина, а потом грохнули аплодисменты, смех, одобрительные возгласы: «Дааа!», «Офигенно!», «Еще!». Напряжение как ножом срезало. Буря эмоций, вот что было нужно.

Но «еще» не случилось. В дверях гостиной появился Весна. Даже докурить не успел, так и примчался с зажженной сигаретой в зубах, привлеченный бурными аплодисментами, которые достались не ему.

Увидев у меня в руках гитару, понял все сразу.

— Вот, нашлись люди, кто и тебя заменить может! — уколола Метель, поглядывая на Весну.

Тот не ответил.

Вместо этого взял другую гитару, сел рядом и начал играть.

Глухой, надрывный бой, монотонная, почти речитативная мелодия и хриплый, уставший голос, который пел о серых улицах, о безысходности, о «железном занавесе», который рухнул прямо на душу.

Мрачно, безнадежно, но, надо признать, хорошо.

Весна спел еще несколько песен, потом как-то самом собой возникла пауза, передышка на выпить портвейна и поговорить. И вот тут нужно было быть внимательным.

Портвейн полился рекой, развязывая языки. Сначала говорили о музыке, ругали «Диско-альянс», хвалили только-только просочившийся «Аквариум». Потом о кино, о только что вышедших «Военных играх» Джона Бэдема, которые все обсуждали шепотом. И вот, плавно, как по накатанной колее, разговор съехал на литературу.

— Кино — это хорошо, но слово… слово всегда сильнее, — философски изрек я, осторожно переводя тему в нужное мне русло.

— Вот именно! — подхватила одна из интеллигентных девушек, тоже уже захмелевшая. — Возьмите того же Булгакова. «Мастер и Маргарита». Вот где сила! Не то что этот убогий самиздат, который сейчас по рукам ходит.

Сердце у меня екнуло.

— Какой самиздат? — осторожно спросил я.

— Да вот, какая-то макулатура, — отмахнулась девушка. — «Черное время», вроде. Стиль ужасный, пафос дешевый. Читать невозможно.

Весна, молча сидевший в углу, вдруг поднял голову. Его отрешенность куда-то испарилась, взгляд стал острым, заинтересованным.

— «Черное время»? — его голос прозвучал глухо, но ясно. — А что это такое?

Все посмотрели на него. Авторитетное мнение рок-идола хотели послушать все.

— Да так, ерунда какая-то, — снова попыталась уйти от темы девушка. — Безысходность какая-то. Но сила в этой безысходности конечно есть. Как у Достоевского в «Бесах», только про наше время.

— Достоевский нервно курит в сторонке, — усмехнулся Весна. — Старик писал про идеи, которые съедают человека изнутри. А тут… — он сделал паузу, наслаждаясь вниманием. — Тут про то, как сам человек становится винтиком в чужой игре. Как его мысли, его самые светлые идеи превращаются в оружие против него же. Игра в бисер, где фигуры живые люди.

Какое глубокое знание текста. И эта фраза про «бисер»… у меня ведь в статье одной тоже она была. Я задумался, приглядываясь к Весне.

— Здорово сформулировано, — осторожно произнес я, внимательно наблюдая за реакцией Весны. — Прямо в десятку. Как будто сам автор тут сидит.

Весна медленно перевел на меня тяжелый, изучающий взгляд. В его глазах мелькнуло что-то, то ли интерес, то ли предупреждение.

— У каждого автора есть свои читатели, которые понимают его с полуслова. Может, ты один из них?

— Может быть, — парировал я. — Особенно если автор умеет брать чужое и делать своим. Очень… своевременное получилось произведение.

Весна уловил этот подтекст. Его усмешка стала шире.

— Своевременность — удел конъюнктурщиков. Истина вне времени. Она либо есть, либо ее нет. А угадать, что хочет услышать система… это не искусство. Это ремесло.

Он откинулся в кресле, взял со стола пачку «Беломора» и неспеша прикурил.

— Вот, к примеру, можно написать статью. Корректную, умную, с кучей оговорок. Посадить мысль в клетку цензуры и надеяться, что кто-то увидит между строк то, что ты хотел сказать. А можно… — он выпустил струйку дыма и посмотрел на нее, — можно взять ту же мысль, вырвать ее из этой клетки, дать ей огня, плоти, крови… и бросить в лицо системе. Как факел. Пусть даже он сожжет и тебя самого. Но он осветит все вокруг на мгновение. Это и есть искусство. Пусть и нелегальное.

Портвейн оказал Весне медвежью услугу, не только разогрел голосовые связки, но и развязал язык. Вот Весна и начал расправлять плечи, невольно сдавая самого себя.

Все пазлы в моей голове встали на свои места. Я нашел автора «Черного времени». Это был он. Весна.

Глава 6

Я вышел на просторную веранду, проветриться. Весна снова что-то пел, на этот раз какую-то лирику, из комнаты доносился перебор гитары…

Ну, дурак! Дурень! Нашел, чем выпендриться… Самиздат! Да КГБ его вмиг словит, лейтенант Сидорин парень умный, хваткий, такому палец в рот не клади. Как он меня… А уж этих-то…

Ладно, черт с ним, с Весной, пусть за свой дурацкий эпатаж и платит. Но ведь он, гад, и других подставит! Того, кто помогал печатать, Леннона… да того же Серегу Гребенюка! Вот чего уж совсем бы не хотелось…

Еще двое