Курс на СССР: На первую полосу! - Тим Волков

Оливье все готовили. И дома у меня тоже…

— Оливье, это хорошо, — улыбнулся я и пошутил. — Тазик?

— Почему тазик, — парировала Наташа, сделав удивленные глаза. — Ведро! Чтоб до Нового года хватило.

Рассмеявшись, Наташа взяла меня за руку. «И пусть весь мир отдохнёт». Все заботы и проблемы вдруг испарились, сгинули в бездну. Остались лишь сверкающие бездонно-синие глаза, длинные золотисто-каштановые локоны, губы…

Иван Михайлович, Наташин дед, что-то задерживался. Мы поцеловались… Потом еще… А потом… А потом кто-то завозился ключом в замке…

— О, молодежь! Уже пришли!

— Дед!

— Здрасьте, Иван Михайлович!

— И вам не хворать! Что же это вы до сих пор на стол не накрыли? Наташка, давай на кухню! А мы, Саш, с тобой пока посуду… и вот, рюмочки достанем… Вон они, в серванте ждут, синенькие…

Все же праздник!

Подмигнув мне, Иван Михайлович выставил на стол бутылку азербайджанского коньяка, Наташа же принесла из кухни вино, болгарское «Велико Тырново».

«Большая» комната, как в любой советской квартире, «хрущевке» или «брежневке», была не такой уж и большой, но уютной. Диван, ковер на стене, раскладной стол, сервант с посудою, стулья. Проигрыватель «Аккорд» с двумя выносными динамиками. В углу, на тумбочке, старый черно-белый «Рекорд». Как раз передавали новости:

— На трибуну мавзолея поднимаются руководители партии и правительства! — вещал торжественный голос диктора.

Тихонов… Романов… Громыко… Гришин… даже, похоже, Ельцин и Горбачев! Да-да, вон они!

Главного только нет, Андропова. Тяжело болеет.

— А Юрия-то Владимировича нет, — наливая коньяк, грустно посетовал дед. — Ох, чувствую, скоро некому за порядок бороться будет!

— А кто бы смог? — я тут же повернулся. — Как вы думаете, Иван Михайлович? Ну, чтоб порядок…

— Ну-у… — задумался дед. — Молодых я не знаю… Щербицкий хлипковат, пожалуй… Громыко уж триста лет в обед… Черненко? Тоже не молод… Хотя, запалу хватит! Гришин опять же, Тихонов. Ну и Романов, да, Ленинград–то он держал! И отстраивал, и промышленность поднимал. Да, Григорий Васильевич мо-ожет, мо-ожет! Тем более, фронтовик.

Соображения Иван Михайловича показались мне довольно интересными. Еще интереснее было понять, откуда у него все эти сведения? Он что, был лично знаком с кем-то из высокопоставленных партийных бонз? Сколько помнится, Наташа ничего такого не говорила. Она вообще не очень-то распространялась о своем дедушке, как и о покойных родителях. А я не расспрашивал, боялся обидеть.

Что же касается Ивана Михайловича, то не у каждого пенсионера в СССР имелся автомобиль «Жигули»! Далеко не у каждого. Все же нужно было поподробнее расспросить Наташу.

* * *

На следующий день был выходной, «октябрьские праздники» продолжались. Правда, Наташа уехала в Ленинград уже после обеда, я проводил ее до автобуса. Яркий красно-белый «Икарус» вальяжно отвалил о платформы. Я помахал рукой, Наташа в ответ послал воздушный поцелуй. В автобусе оказалось много студентов, тех, кому не хотелось тащиться в толпе вечерним поездом или добираться с пересадками на электричках.

Выходной день. Тусклое ноябрьское солнце. Народу на улицах не так уж и много, не потому, что холодно, просто завтра всем на работу. Да, еще каникулы у школьников… Каникулы…

Что-то я такое забыл… Забыл! То, что должен был обязательно сделать! Ну да, предупредить мелочь, Пифагора с Грозою-Тучкой! Чтоб никогда не просили ничего «почитать» у того же Леннона. Да вообще ни у кого! Ибо, чревато. Пиф и Гроза школьники, на каникулах им делать нечего, вполне себе могли жечь костер в старом парке. Так сказать, на своем обычном месте.

Ну да, так они и было. Костер в парке горел, пусть и плоховато. Рядом на корточках в одиночестве сидел Пифагор. Ну, правильно, для тусы еще рано.

— Привет, Пиф, — я присел рядом и протянул руки к огню. — А Гроза где?

— Гроза? А-а, Ника! — растерянно моргнул парнишка. — В поход ушла. С туристским клубом. Ты не знаешь, Леннон сегодня придет?

— Та-ак! — я сразу насторожился. — А зачем тебе Леннон? Книжку попросить почитать?

— Не! Наоборот, передать, — Пифагор засмеялся, негромко и немного смущенно. — Стихи передать. Ну, на отзыв. Понимаешь, Вероника стихи пишет… Но, хорошие ли они или так, шлак, как узнать? Я в стихах, честно говоря, ни бум-бум… А других знакомых она стесняется. А у Леннона, он как-то хвастал, есть знакомый литератор!

Я хмыкнул: «О как! Литератор!»

— Кстати, я тоже могу заценить, — предложил я. — Я же журналист все-таки!

— Как, журналист? — удивленно переспросил парнишка.

— Так, — достал небольшую книжечку. — Вот удостоверение.

— Ого, — вернув мне ксиву, восхищенно присвистнул Пиф. — И правда. Ты тоже профессионал. Тогда, наверное, можно. Только чур, никому!

— Да ясно, что никому, — заверил я. — Есть ведь такое понятие, как журналистская этика! Еще предупреждаю, не просите никогда ничего у Леннона. Чревато неприятными последствиями! Усек?

— Ага! А это… вот… — парень несмело вытащил из кармана куртки обычный бумажный блокнотик с видом города Таллина на обложке.

— Ну, так и быть, давай гляну, пока время есть, — сказал я взял блокнот. — Только ты на меня не ссылайся! Да, давно хотел уточнить. Эта вот Вика…

— Ника…

— Ника… Она Гроза или все-таки Тучка?

Пифагор тихонько рассмеялся и скосил глаза:

— Вообще-то она Тучкова Вероника. А «Ника Гроза» творческий псевдоним!

Вот как! Творческий псевдоним. Что же я-то себе его не заимел, лох колхозный?

Ладно, посмотрим…

Я раскрыл блокнот:

«Небо рвануло тучей-грозой, гулко и безысходно…»

Та-ак… Что-то подобное я уже видел. Точнее сказать, слышал… Ну, точно! И стиль, и слова, и интонации…

— Ну, как? — шепотом поинтересовался Пиф.

— Замечательно! Очень хорошие стихи. Очень.

Не-ет, не подружка Ленка писал тексты Весне… И не он сам. Вернее, он их брал, немножко переделывал…

Но, ведь рано или поздно обман раскроется! Только докажет ли хоть что-нибудь Гроза-Тучка? Да и захочет ли хоть что-то доказывать?

В парке так никто и не появился. Впрочем, я там долго не задержался, ушел. В конец-то концов, надо хоть изредка дома появляться, вечерок провести с родителями. Зря, что ли, мама тот же оливье делала? И за курицей, «синей птицей», в очереди два часа отстояла. И это еще хорошо, что всего два.

Смеркалось. В городе зажигались фонари. Редкие автомобили