Курс на СССР: На первую полосу! - Тим Волков

— Это что такое⁈ — его голос, сорвавшийся на хриплый шепот, был страшнее любого крика. Он тыкал пальцем в разворот газеты. — Где четвертая полоса? Где материал о субботнике⁈

Все замерли и обернулись к главному редактору, пытаясь понять, что случилось.

— Я спрашиваю — где четвертая полоса? — продолжать вопрошать тот.

— Так это… в газете, — осторожно ответил Серега. — Где ей еще быть?

Думаю, если бы она там была, то мы бы сейчас не стояли все тут. Я подошел ближе. Глянул в газету в руках Степана Николаевича. И обомлел.

На месте, где должен был быть репортаж с фотографиями передовых рабочих и пламенными призывами выйти на коммунистический субботник, зияла пустота. Чистая, белая, зловещая. Просто белый лист.

— Куда… пропал? — Степан Николаевич глянул на меня, но я лишь пожал плечами.

И вдруг меня словно ударило молнией.

— Тираж… — сглотнул я ком в горле, оглядывая всех. — Тираж уже в городе. Часть уже развезли по киоскам. На почту… Остальные готовы к отправке в районы.

Это катастрофа! Идеологический провал. Срыв важного партийного поручения накануне знаменательного события. За такое не просто лишали премии, за такое могли снять с должности. А по цепочке спросили бы со всех.

— Это… это типография… — неуверенно пробормотал кто-то с задних рядов.

— Ответственный из типографии уже идет, — доложила взволнованная Людмила Ивановна, положив трубку телефона.

Через десять минут в редакцию ворвались два взмыленных человека в синих халатах, пахнущих машинным маслом и свежей краской. Это были старший печатник, дядя Миша, и начальник смены.

— Степан Николаевич, да что вы? — развёл руками дядя Миша, едва взглянув на злополучный экземпляр. — Форма была заполненная! Мы же сличали перед прогоном! Все полосы на месте были!

— Какая форма? — тихо спросил я у стоящего рядом Плотникова.

— Печатная форма, — так же тихо ответил Сергей. — Та самая пластина, с которой идёт печать всего тиража. Если бы с ней было что-то не так, весь тираж был бы бракованным. А тут… пустота только в одном месте.

— Как же тогда это получилось, если у вас все хорошо? — пробасил Степан Николаевич.

Дядя Миша пожал плечами.

— Печать ночью была?

— Ночью, — кивнул тот.

— Опять не контролировали, спали?

— Да мы же…

— Не надо оправдываться. Если бы следили за полосой, увидели бы, что белые листы идут. А вы…

— Да я на пять минут, один глаз только закрыл. Что ей сделается? Идет печать, станок работает.

— Работает! — передразнил его редактор.

— Степан Николаевич, разбираться нужно позже, — сказал я, выходя вперёд. Все взгляды удивлённо упёрлись в меня. — Сейчас нужно решать, что делать с тиражом, который уже в киосках. Его нужно срочно изымать.

— Изымать? — повернулся Степан Николаевич. — Да я лучше повешусь! Поднимется такой шум, что до обкома дойдёт в течение часа! Мне потом всю жизнь вспоминать будут, как «Заря» с антисоветским белым листом по городу ездила!

— Тогда… заменить! — тут же нашелся я.

— Чем заменить? — в отчаянии спросила Людмила Ивановна.

Повисла тяжёлая, беспросветная пауза. Казалось, выхода нет.

— Подождите, — снова нарушил я молчание. — Дядя Миша, скажите честно… у вас же всегда печатают немного больше тиража? Про запас? На тот самый… «непредвиденный брак»? Если, бумаг, например, зажует, или полоса пойдет краски.

Печатник смущённо покраснел и потупил взгляд. Это было нарушением правил, но старая, добрая традиция всех типографий страны.

— Ну… бывает… — пробормотал он. — Листов на пятьдесят, на сто… Машина ведь, она… может клинить… Сами понимаете…

— И где этот… неучтённый запас? — быстро спросил я, чувствуя, как в груди загорается искра надежды.

— Да на складе… в типографии… Никто его не трогает. Потом просто на макулатуру сдаем, в конце месяца.

— Вот на это и заменим! — я глянул на главреда. — Договоримся с киосками — там бабушки хорошие работают, я их лично знаю, развозил же, когда Петровича подменял. Объясним, что случился мелкий технический брак. Думаю, никто против не будет. Главное, сделать всё быстро и тихо, пока не успели распродать.

Степан Николаевич удивленно посмотрел на меня, закивал.

— Это верно… Саша, давай, действуй! Бери Федю, газеты, и по киоскам. А ты, — он глянул на дядю Мишу. — Сейчас же… Все свободные руки… И перепечатку! Срочно! Людмила, ты обзванивай киоски, говори, что везём замену… Только, ради бога, тихо и вежливо! Никаких подробностей! Ну, что встали? Поехали!

* * *

Вечером, когда последняя пачка бракованных газет была благополучно заменена, мы вновь собрались в редакции. Все чертовски уставшие, вымотанные, мы просто молчали, глядя на Степана Николаевича.

— Успели, — выдохнул тот. — Все заменили. Без лишнего шума! Ребята, вы… я даже не представляете, как вы меня спасли! Ведь дело такое… В общем, досталось бы всем.

Вновь принялись расспрашивать дядю Мишу, чтобы понять, как такое могло случиться. Надо отдать ему должное, тот отвечал честно, и что вздремнул в ночную смену, и что не заходил в основной печатный зал.

— Но в типографии все было в порядке! Каждую смену все одно и тоже. Форму проверили. Говорю вам, брак появился после того, как форма была одобрена, и закреплена. Ее просто… убрали. Мы ее в шкафу нашли. Специально кто-то…

Повисла пауза.

— Специально? — переспросил Степан Николаевич.

— Ну не сама же она в шкаф прыгнула! — улыбнулся дядя Миша, но увидев суровый взгляд главреда, тут же потупил взор.

— И кто же? Кто-то посторонний? Приводил кого-то?

— Никого не приводил! Кто-то… из своих, Степан Николаевич, — печатник дядя Миша развёл руками. — Да я бы чужого и близко не подпустил! В смене нас двое: я и начальник смены. А после смены… ну, сторож. Ваня. Нормальный парень, вроде…

— Сторож? — главред прищурился. — А где он сейчас? На работе?

— Должен быть, — кивнул Миша. — Смена у него сейчас как раз.

— Людмила Ивановна, — Степан Николаевич повернулся к ней. — Срочно вызовите ко мне сторожа типографии. Так, для… для благодарности. Чтобы не спугнуть.

В кабинете воцарилось напряженное молчание.

Наконец дверь скрипнула, и в кабинет вернулась Людмила Ивановна. На ее обычно невозмутимом лице читалась растерянность и тревога.

— Степан Николаевич… — начала она, запинаясь. —