Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

не был уверен, что здешние будут радоваться иноплеменнику с распятием на шее, — Захар коснулся своего крестика. — Так что после моего выздоровления мы с учителем сразу поехали.

Из хижины вернулся Аскольд. В морщинах под бесцветными глазами проглядывала озабоченность.

- Трудно будет! Сильно ранили. Ожоги изнутри. Но Аскольд поставит его на ноги. Вои-волки сильны.

– Спасибо, целитель, – поклонился Захар.

– Не спасибо. Вы гости. Коней заберут помощники, а вы поможете Аскольду за его исцеление.

– Внимательно слушаю.

- Властелин леса, - Аскольд указал костылем в сторону чащи. – Не принимает наших даров. Жизнь хуже! Охотники возвращаются ни с чем. Тяжелые ветви падают на лесорубов. Озеро болотится. Хищники едят скот. Раньше так не было. Властитель леса сердится на нас. Почему? Нет ответов.

Кто, к черту, этот Властелин леса, – подумал Северин.

— И как мы можем помочь? – поинтересовался Захар.

– Аскольд пытался говорить с Властелином леса. Аскольд приходил и звал, но Властелин не слышит. Аскольд приносил разные дары и умолял, но Обладатель не отвечает. Аскольд молился богам, и боги прислали воинов-волков.

- То есть ты хочешь, чтобы мы поговорили с этим Властелином леса? – спросил Захар.

– Да. Чего он хочет? Почему пришла немилость? Как нам жить? Мы некуда идти, — в голосе волхва прозвучало отчаяние. — Помогите нам, воины!

Так они встретили лешего.

* * *

Это похмелье было значительно хуже предыдущего.

Топоры хлопали по вискам, кошки рвали засохший рот, руки затерпели, а хребет ломило так, словно об него сломали несколько палок. Северин простонал, но стон застрял в глотке. Он усилием открыл глаза и выяснил, что спал на сиденье, прислонившись спиной к стенке, рот действительно заткнут кляпом, а запястья, равно как и лодыжки, надежно скручены веревкой.

Северин покачал головой и сразу пожалел, потому что голова к таким движениям была не готова. Он имел на себе одни штаны — остальные вещи, включая черес, исчезли. Юноша осторожно попытался приподняться и немедленно повалился на бок, забив плечо. Благенький пол, покрытый старым крысиным пометом, заскрежетал.

Не грезится! Он связан в темной пыльной комнате, где пахнет сырым деревом и крысами. Отлетался, голубчик, подумал Северин с каким-то отстраненным спокойствием. Ехал искать Савку, а попался сам. Так мне и надо... Думал о девушке, которой не был нужен; пренебрег предупреждениями старшего опытного брата; считал себя особенным, превыше всех опасностей — такова расплата за глупость.

Он попытался вспомнить: перед пропастью в воспоминаниях плыли Василий, корчма, шинквас и варенуха... Как его похитили? Он не помнил.

Наверное, это было несложно. Нельзя так напиваться! Если теперь ему вообще когда-нибудь представится возможность напиться.

Жив ли Василий? Не причинили ли ему вреда? Или, может, кобзарь работал на похитителя? Что, наконец, Северин знал о нем? Они только раз виделись в Киеве и подавно. Кобзарь казался хорошим парнем, но так безоговорочно доверять ему? Он повел себя опрометчиво.

Мысли перескочили на братьев. Где нынче ватага? Что сказал брат Кремень, когда увидел его бегство? Что подумал брат Эней, когда он не вернулся? Отправились ли они на новые поиски или продолжили главную задачу?

А Чернововк сидит здесь, черт знает, в темном плену.

Пора признать, что отец был прав, — подумал отчужденно Северин. Он — бездарь, который не заслужил своих скоб. Настоящий бездарь. Это даже не обидно. Правду всегда легко принять, если готов к ней.

Орден ничего не потеряет, если младшего Чернововка зарежут здесь, в неизвестном захолустье, в конце концов, он не сделал ничего, чтобы этому помешать — только всячески помог.

Северин полежал, упиваясь собственной беспомощностью, а затем напряг пресс, стиснул зубы, перенес вес на стенку и вернулся в позу, в которой проснулся. Его возня не осталась незамеченной: раздались легкие шаги, дверь заскрипела на ржавых петлях. Огонек свечи резанул похмельные глаза и юноша осторожно покачал головой, чтобы избавиться от слез.

Похититель пристроил табурета, которого принес с собой, уселся, закинув ногу на ногу. Ноги до колена укрывали пыльные сапоги.

– Помнишь меня?

Огонек выхватывал женскую фигуру и светлые волосы, скрученные на затылке в узелок. Остальные терялись в темноте, но это было не нужно — ее голос он узнал.

Северин промычал.

— Не трати труда, — сказала Ярослава Вдовиченко. — Кляп не уберу, потому что прокусишь губу и опрокинешься. Веревки тоже останутся. Если захочется справить потребность, то производи ее под себя. Или попробуй дождаться отца, который уже несется сюда. Он обещал добраться за сутки.

Глаза Северина привыкли, и в неопределенном свете он разглядел лицо крестной матери. Вокруг глаз и рта свили паутину морщины, острым кружевом прорезали лоб. Под глазами набухли темные круги. Северин запомнил ее другой: громкой, молодой, веселой. Теперь углы ее рта опустились, как у человека, проглотившего много бед и давно не знавшего улыбки.

Кто еще, как не предводитель проигравшей Свободной Стаи, мог устроить похищение молодых характерников?

— Буду много говорить. Я долго ни с кем не разговаривала, — Ярослава захрипела и долго откашливалась, как больная. — Так что слушай внимательно, крестник. Может быть, это последние слова, которые ты услышишь в своей жизни.

От ее обыденного тона рот наполнился слюной. Северин глотнул, пытаясь избавиться от слюны, но это было многовато. Страх разодрал спину от затылка до поясницы, покрыл подмышки холодной росой.

Никогда смерть не стояла так близко.

– Увидела тебя в Соломии, – сказала смерть. Она говорила медленно, словно забыв, как произносить слова. — Я лежала у ее хижины неделями, затем ехала к могиле Ольги и ждала там. Снова возвращалась в Старые Сады. И так по замкнутому кругу, как привидение, чигала, наблюдала, выслеживала твоего отца осенью, зимой, весной и летом. Больше года.

Отец? То есть... Она охотилась не на Северина?

– Иногда я стояла на границе, – она провела рукой по пистолету за чересом. На чересе была только серебряная скоба — такая темная, что не разглядеть литья с волком. — Как замирают на скалах, очарованные высотой, готовы прыгнуть. Отчаявшаяся, обескровленная, безумная. Молилась всем богам, чьи имена она знала. Иногда хотела прислать ему письмо, чем бы обрекла себя на неминуемую смерть. Но я не имела права показаться так легко. Они бы не простили меня, никогда не простили.

Смерть наклонилась вперед и Северин втиснулся в стену.

– Я ждала не зря. Приехал сын Игоря, — она подняла руку, поднесла к его лицу, будто хотела провести по щеке, но отдернула. — Ты