Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Почему так под сердцем стало холодно?

Танька не знала.

Просто кольнуло что-то… и руки стали весить неподъемно, и глаза закрывались… не больно, просто холодно, холодно…

Боярин Раенский сунул серебро в карман, пнул ногой труп.

Так-то.

Когда б эта дура доступ в покои боярышни имела, дело другое. Боярышня б ей доверяла, чего уж проще – волосок принести али платок какой? Ан нет!

Не верит ей боярышня, и близко к себе не подпускает, и волосы свои все сжигает, и сестра при ней… Как начнут разбираться, почему уснула боярышня, там и Таньку припомнят. А как припомнят ее, так она и боярина выдаст.

А к чему ему обвинение в колдовстве?

Вовсе и ни к чему даже…

Вот и пришлось умереть идиотке, туда ей и дорога.

Боярин выдернул из трупа кинжал, теперь уж можно, кровь осела, не забрызгает, вытер его об одежду убитой – и вышел из кладовки. Дверь за собой запер наглухо.

До вечера подождет он, а потом придет да через потайной ход труп и вытащит, и в Ладогу скинет. Пусть ее там раки сожрут начисто, дрянь бестолковую. И не жалко даже, чего их, продажных шкур, жалеть-то? Правильно, нечего.

Другой эпитафии Танька не удостоилась.

Глава 7

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой

Что-то дальше будет?

Чего мне ждать?

Порча? От порчи мы сбереглись, и Аксинья, и сама я. Не попортят нас, не сглазят. Не навсегда ритуал этот работает, ну уж сколько есть. На мужчину он на год накладывается, на бабу – от крови месячной до крови, но мне покамест и не надобно более. А чего еще ждать надобно?

Кому Танька мои волосы понесла? Кому отдать хотела?

Знать бы – кто, узнаю и для чего.

В тот раз на отборе… Ох-х-х!

Дура я!

И жива была – дура дурой, и померла – дурой осталась. Как же не вспомнила я! Идиотка!

А ведь в тот раз на отборе был… несчастный случай. С боярышней Утятьевой!

В тот раз она мне соперницей была, и серьезной. Фёдор колебался, я надеялась, он ее выберет, а потом… потом, надо полагать, кто-то вроде Таньки взял волосы Анфисы Утятьевой. И буквально за несколько дней боярышня опухла, прыщами покрылась… как Верка?

Практически! Только Верка померла, а боярышня жива осталась, просто страшной стала, как вся моя жизнь замужняя. Потом шкурка слезла, конечно, прошли у нее прыщи, только почему-то меня она во всем виноватила.

Порчу – тогда и сейчас – один и тот же человек делал?

А ведь и такое могло быть.

В тот раз я устраивала всех больше Утятьевой, потому что была… никакой?

В этот раз я никого не устраиваю. Кроме Фёдора, который так и шляется, ровно шальной, так и ведет по мне глазами… уже другие боярышни заметили, ядом брызжут, что гадюки весенние.

Или есть еще какие-то причины?

В тот раз моя кровь спала́, в этот раз она проснулась.

Может колдовка это отличить?

Да, может. И отличить, и почуять – в обе стороны такое работает. Но я прятаться стараюсь, разве кто ко мне специально приглядывался… Царица? Могла она?! Или нет?!

Получается, тогда неугодна была Утятьева, сейчас я неугодна.

А кстати?

Какая родня у Анфисы Утятьевой? Есть ли кто-то… такой, как прабабушка моя? Есть ли у нее в крови сила?

Как узнать? Не боярышню ж спрашивать? И к Добряне не сбежишь, и Аксинье такое не доверишь. Грамотку написать?

А как прочтет кто чужой?

Из дворца выбраться?

А ведь… могу я!

Поговорю с Борисом, пусть поможет! И… мог кто-то быть у Утятьевой! Ежели в ком-то сила взыграла… не просто ж так ее прапрадед, или кто там, боярином стал? Сколько народу в палатах, а тут вдруг – пожалуй, боярин утиный?

Больше утки на предлог похожи, и фамилия эта, как со зла данная, и история смешная… могло быть?

Ой, как могло.

Спрошу у Бориса.

А остальные боярышни?

И с ними узнать бы, что и как. Ох, знать бы, где падать, я бы все родословные наизусть выучила! В черной жизни моей неинтересно мне было, не надобно, так сейчас чего жалеть? Обязательно спрошу у государя… Когда же Боренька придет?

Боря, солнышко мое, жизнь моя, дыхание мое…

Приходи, родной мой, я тебя очень жду!

* * *

Боярышня Вивея Мышкина в зеркало смотрела, косу плела.

Мысли у нее печальные были, тяжелые, как и пряди каштановые, между пальцами скользящие. Каштановые, не рыжие!

Не как у этой выскочки, Заболоцкой.

А ведь Вивея красивее. Всем она лучше Устиньи Заболоцкой, всем. А царевич на нее и не смотрит, хотя похожи они, спору нет.

И волосы у Вивеи гуще и ярче, и глаза у нее голубые, а не серые, и фигура у нее куда как краше – Устинья та рядом с Вивеей что курица общипанная!

Да вот беда, царевич на Заболоцкую смотрит, глаз не сводит.

Не так чтобы умна была Вивея, но какие-то вещи сразу видела, да и чего тут замечать? Любовь чужую? Так она всем видна, кроме того, кого любят, часто так бывает.

И что Устинья Заболоцкая на Фёдора равнодушно смотрит, она видела. Явно же у Заболоцкой кто-то другой на сердце, знать бы – кто, уж Вивея бы развернулась. Да как тут разузнаешь?

И что Фёдор в нее влюблен без меры и без памяти. И что подручный его, Михайла, на Устинью взгляды жаркие кидает, а той на парня и взглянуть лишний раз противно – видно. А вот сестра Устиньи в Михайлу этого по уши влюблена.

Видно же!

А еще видно и другое.

Ежели Устинья по душе царевичу, да не матери его, не Раенским, то надобно искать и ту, кто им по душе. И Вивея легко ее нашла.

Боярышня Утятьева.

Подумала она немного, выбор одобрила.

Сама Вивея Фоминична, боярышня Мышкина, хоть и древнего рода (предок ее еще на Ладогу с государем Соколом пришел), хоть и красива она, а только и на солнце пятна есть. Отец у нее…

Случается такое, что мужчина мимо юбки бабьей пройти не может. Когда б мать к этому спокойнее относилась, Вивея б и не задумывалась. Да вот как жизнь пошутила ехидно. Муж – кобель редкостный, а жена – ревнивая зараза, коя волос на шубе у мужа увидит – и уже визг поднимает на весь город.

Вот и потешается Ладога