Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Что здесь случилось? — прохрипела я. — Почему всех гражданских расстреляли? Тут же дети.

— Успокойтесь, фройляйн, — незнакомый солдат подхватил меня под руку. — Давайте пройдём в штаб.

Штейнбреннер хмуро кивнул мне.

— Что происходит, герр штурмбаннфюрер? Где лейтенант Винтер?

— Ночью русские пересекли линию фронта, — коротко ответил он. — Мы готовимся к масштабной атаке.

— А эти люди? — не выдержав, спросила я.

— Здесь каждый второй связан с партизанами, я больше не могу рисковать, — он пожал плечами. — И потом, как там говорится… Око за око? Хотя конечно даже сотня этих жалких крыс не стоит моих лучших солдат.

Я молча смотрела, как он надевает шинель, фуражку, убирает в ящик бумаги. Теперь я ясно слышала где-то вдалеке залпы орудий. А вот наверное и историческая битва за село.

— Оставайтесь в штабе, Эрин, это пока самое безопасное место.

Он вышел, а я снова едва не разревелась. Это же какой идиоткой надо было быть, чтобы считать, что я смогу смыться «под шумок»? Если я сейчас сунусь в самый замес, меня пристрелят свои или немцы. Да и плутать по лесу, как показывает практика, чревато. Нарваться можно на кого угодно. Снова рискнуть и в случае неудачи расстаться с жизнью? Или сидеть, дожидаясь, пока Красная армия погонит отсюда немчиков, и сгинуть с ними?

Глава 27 То самое Рождество

Фридхельм

Штурм Москвы не удался. Наоборот, это русские выбили нас из Ершово, отбросив на много километров назад на Запад. Как можно было быть такими самоуверенными? Ведь Союз — огромная страна и на её защиту готов встать каждый. Мужчины, женщины, даже дети. Наши генералы планировали завершить эту войну за несколько месяцев и явно не учли, что мы абсолютно не готовы к русской зиме. На градуснике постоянно минус сорок, вода замерзает буквально за секунды. Нам пришлось бросить почти всю технику, которая просто не осилила сугробы высотой почти в человеческий рост. Вместо возвращения домой мы зарылись в мёрзлую землю, как дикие звери. Неизвестно как мы переживём эту зиму. Русские вывели из строя железную дорогу, и тёплое обмундирование, похоже, привезут нам не скоро. Стыдно признаться, но мы дошли до того, что рыскали по домам в разрушенных деревнях в поисках тёплых вещей. Рукавицы, валенки, даже шапки-ушанки — всё, что может помочь уберечься от обморожения. Штурмбаннфюрер увёл остатки своего отряда дальше, мы же получили приказ от Файгля не отступать любой ценой. Нас и так отогнали километров на сто. Линия фронта меняется каждую неделю. Основной состав вместе с нашим гауптманом расположились в паре километров. Им кажется даже удалось сохранить несколько машин и кое-что из артиллерии. Возможно, нам придётся провести в землянках всю зиму. Парни старались держаться, хотя наверняка каждый задает себе вопрос: «Увижу ли я новую весну?» Этот дикий холод медленно убивал, выпивая волю к жизни. Каждый раз, когда приходилось заступать в караул или идти в полевую кухню за обедом, я мысленно собирался с духом, зная, что как только покину более-менее тёплую землянку, холод тут же начнёт пробираться под шинель, а пальцы даже в шерстяных перчатках уже через час потеряют чувствительность.

Вчера русские снова раскидали с воздуха листовки с карикатурой фюрера. Поднимать и читать их было строго запрещено. Какая глупость. Сейчас это просто бумага, которую можно пустить на растопку и немного согреться, когда сидишь часами на морозе.

Однако бдительный Кребс тут же поспешил ко мне:

— Ну-ка, что это у тебя?

Я сжал листки в руке, вспомнив, что русские в подобных случаях не церемонились с провинившимися солдатами. Неужели меня отправят в лагерь или в штрафбат за такой пустяк?

— Проверьте посты, Кребс, — я услышал знакомый голос.

Снова брат пытается прикрыть мои ошибки. Вильгельм подошёл ближе, дожидаясь, пока Кребс отойдёт. При ярком дневном свете я увидел его другими глазами. Безупречно-аккуратный, словно с картинки, молодой офицер сейчас больше походил на разбойника с большой дороги. Замотанный в какой-то тулуп, на ресницах застыл иней, небритый — впрочем, как и я — в глазах многотонная усталость. По-моему, он даже не особо злится на меня.

— Ты что с ума сошёл? — обречённо спросил он. — Не знаешь, что полагается за чтение этой гадости?

— Это всего лишь бумага, Вильгельм, — вздохнул я. — Которая может помочь хоть немного согреться.

Вильгельм потянул из моей ладони листовки, и я перехватил его взгляд. Разумеется о фюрере нельзя говорить ничего осуждающего или подвергать сомнениям его политику, но неужели он сам не видит, что происходит?

— Я не знаю, как мы будем воевать дальше. Мы просто вымерзнем без тёплого обмундирования. Мы потеряли почти всю технику. У нас нет даже маскхалатов. Рано или поздно русские нас перестреляют.

— Я отправил парней в деревню собрать простыни.

Он достал сигарету и несколько раз чиркнул зажигалкой. Даже добротная «Zippo» отказывается функционировать на таком холоде.

— И сколько по-твоему мы будем отсиживаться в этих землянках? — не выдержал я. — Когда снова пойдём в наступление?

— Я не знаю, — Вильгельм отвёл глаза. — Наверное, когда снег растает. Сейчас главное удержаться хотя бы на этих позициях.

— Превосходно, — хмыкнул я. — Эрин говорила, что в этих краях снег не тает практически до конца марта.

— Откуда ей знать, если она никогда не была в России? — недовольно поджал губы брат. — Проверь как следует периметр, прежде чем смениться.

Я не стал возражать ему, напоминая, что Эрин растила бабушка, которая как раз-таки жила именно в этих краях. Вильгельм похоже так и не смирился с моим выбором. И ладно бы ему просто по-человечески не нравилась Эрин. Так ведь нет, он всё ещё не доверяет ей. В тот день, когда она пропала, мы снова безобразно разругались.

— Вильгельм, что случилось? Тревога? — нас подняли на уши, приказав грузиться по машинам, и Штейнбреннер приказал тоже самое своим солдатам.

— Твоя ненаглядная Эрин похоже сбежала! — в бешенстве прошипел брат, оттесняя меня в сторону от остальных.