Прыжок "Лисицы" - Greko

шхуны в день прибытия «Виксена» в Севастополь. Его специально вызвал в Крым де Витт, узнавший о моем пребывании на «Лисице». На пароходе добраться до Севастополя вышло в три раза быстрее, чем нам под парусами. Я был рад его видеть.

Положенные две недели карантина отсидел в лазарете, пугая штаб-лекарей своим черкесским видом. Отоспался. Отъелся казенных харчей. Описывал вместе с Проскуриным свою кавказскую «Одиссею» и, по его совету, оформлял все записками в виде описания отдельных районов Черкесии как будущих театров военных действий.

— Мы, военные, такое любим, ты уж мне поверь! Вот, ты черноморцам подарил картинку мыса Адлер. Честь тебе и хвала! Зачтется в будущем, когда награды начнут раздавать. Так что не ленись — шпарь дальше. Дороги, сколько народу в аулах, как к ним подступиться…

Я и «шпарил». Извели на пару тонну бумаги, бочонок чернил и две бочки вина. В общем, весело время провели. Теперь мне предстояло испытать на собственной шкуре гостеприимство военно-морской пенитенциарной системы.

— Знал бы ты, брат, каких трудов мне стоило запихнуть тебя на гауптвахту к морякам! — делился со мной Николай Ефстафьевич. — Сам знаешь, каковы эти флотские! Упрутся, как баран в ворота — с места не сдвинешь. Не положено, не положено… Не моряк… Можно подумать, я тебя не в тюрьму устраивал, а в отель «Ришелье». Одно помогло: числишься ты нынче за судом, составленным из капитанов. Ему судьбу «Виксена» решать.

— И к чему дело идет?

— Флотские, понятно дело, трубят на всех углах, что шхуна — их законный приз. Теперь нужно лишь найти юридические основания, чтобы конфискации придать приличный вид. В Европе про это дело уже вовсю шумят.

— А что Британия? Войной еще не грозит?

— Ждем свежих газет. Пока все тихо. Но ясно, что они это так не оставят.

— А со мной что будет?

— Твоя роль еще не определена. То ли ты переводчиком на суде будешь. То ли обвиняемым. То ли и тем, и другим. В любом случае, на гауптвахте будешь не сидельцем, а постояльцем. Хотя, если хочешь, могу попросить, чтобы тебя в общую камеру к офицерам-дебоширам пристроили, — хохотнул Проскурин.

— Ну тебя, с твоими шуточками!

— Нет, а что? Чем не идея? В цепях уже посидел. Считай, опытный арестант-каторжанин! Станешь в камере бубновым тузом![1]

— Тьфу на тебя!

— Ладно, ладно… Извини! Никто тебя обижать не будет! Но в город тебе ходу нет. Кто знает, сколько тут шастает английских шпионов? Спалишься запросто. Я тебе еще куртку моряцкую притащу, нормальные портки и сапоги. Хватит народ пугать своим видом! Видел я, как персонал лазарета на твой кинжал пялился!

— А что такого? Не им же одним людей резать⁈

Мы дружно засмеялись. Настроение было отличным. Не знаю, как Проскурин, а я просто кайфовал от возможности пройтись по городу с его прямыми улицами и специфической публикой. Как-никак крепость и военно-морская база. Мундиров, киверов и треуголок хватало. Как и баб из слободок, спешивших куда-то по своим делам. Как же я соскучился по своим — по Марии, Янису, Умуту, моим грекам. Весточка уже отправлена. После Рождества жду их в гости!

Специально в «маляве» упирал на то, что только после Рождества. Зная соплеменников, был убеждён, что табором примчались бы именно на великий праздник, чтобы не оставить единоверца в такой день одного. Но я совсем не хотел, чтобы они пожертвовали таким событием. Все-таки для греков Рождество — значимый праздник. Забавно, что в СССР моя семья справляла его, как и все православные 7 января. Переехав в Грецию, я уже отмечал его 25 декабря. И уже привык к интенсивности празднования. Религиозная составляющая для греков, безусловно, основная. Но кто ж может им запретить при этом веселиться без удержу! Недаром период с 26 декабря по 6 января в Греции называют Додекамероном! Двенадцать дней гульбищ, вкусной еды!

Чтобы хоть как-то соответствовать традициям, упросил Проскурина принести мне полено от здорового и крепкого оливкового дерева. Думал, удивится, начнет расспрашивать, на что оно мне. Уже готовился разъяснить, что так греки так оберегают дом от злых духов, незваных гостей. Полено горит все двенадцать дней! Проверено! Но Проскурин, все-таки, долгое время крутился среди греков. Уже знал многие обычаи. Не удивился, но репу почесал.

— Где ж я тебе его достану? — махнул рукой. — Достану как-нибудь! Не лишать же тебя совсем такого праздника⁈

И — достал! Я со смехом подумал, что вполне возможно Проскурин наведался в гости к де Витту. Там и нанёс урон Гефсиманскому саду гения русской разведки!

Я закинул полено в вычищенную, я бы даже сказал, вылизанную, печку. Присел возле.

«Мои сейчас все на службе в Балаклаве! — представил всех, стоящих в ряд. — А Умут, либо ждет у входа, либо, наверное, в доме у Егора. Слюну роняет у накрытого стола. Закончится служба, вернутся… И начнется двенадцатидневный марафон!»

Я смотрел на огонь. И совсем не жалел о том, что сейчас не праздную с родными. Сознание того, что у них все в порядке было мне важнее и грело куда больше!

— Твои явились табором! — сообщил мне моряк-охранник поздним утром.

Я расхохотался от того, что и он определил толпу греков на цыганский манер.

— Бузят уже?

— А то! — моряк усмехнулся. — Требовали, чтобы всех пропустили!

— И?

— Двоих только. Остальные там подождут. Пойдешь что ли навстречу?

Пришла задорная мысль.

— Нет. Разыграть их хочу!

Охранник попался с чувством юмора. Согласился подыграть еще и за обещанный магарыч.

Когда Егор и Ваня — не сомневался, что будут именно они — подошли к камере, я уже сидел на полу «закованный»! Изображал мученика! Чуть не раскололся, когда увидел у Вани в руках здоровое полено. Держал его, как ребёнка. Или как драгоценную бутыль какой-нибудь из своих водок. Завидев меня, оба вскрикнули сначала. Потом разделились. Егор бросился выговаривать матросу на русском за издевательства надо мной. Ваня на греческом по матери поносил власти, и одновременно, справлялся о моём состоянии.

Матрос, вошедший в роль, внимания на наскоки Егора не обращал.

— Наше дело маленькое! Как приказали, так и держим!

Тут и Ваня переключился на него.

«Этак он его сейчас поленом огреет!» — подумал я, освобождаясь от цепей.

Встал, подошел к ним.

— С Рождеством, греки! — гаркнул весело.

Греки недолго приходили в себя. Быстро раскусили розыгрыш. Бросились с радостными возгласами обниматься.

— Смотри-ка, не забыли! — указал я на полено.

— Конечно! — Ваня протянул мне его.

— Спасибо, конечно! — я указал им на печку.

Увидев, что я блюду традиции, кум не удержался:

— Нет такой тюрьмы, которая помешает нам, грекам, справить