Артефакт. Проклятие деревни - Константин Сергеевич Ильин

что грызла его весь день, не отпускала, и мысли о Ходоке, артефакте и смерти Гришки крутились в голове, как мельничные жернова. Он ворочался, пытаясь найти удобное положение, но в конце концов провалился в тяжёлую, беспокойную дремоту, где тьма смешивалась с обрывками кошмаров.

И вдруг всё изменилось. Валера почувствовал, как грудь сдавило – не просто тяжестью, а чем-то живым, холодным, что навалилось сверху, лишая его воздуха. Дыхание стало коротким, рваным, горло сжалось, будто чья-то рука перехватила его. Он попытался шевельнуться, рвануться в сторону, но тело не слушалось – руки и ноги словно приросли к тюфяку, парализованные невидимой силой. Сердце заколотилось, а в ушах зазвенело от напряжения. Он заставил себя открыть глаза, но тьма в избе была густой, и перед ним маячил только смутный тёмный силуэт – кто-то или что-то сидело на его груди, склоняясь всё ниже.

Валера моргнул, пытаясь разглядеть хоть что-то, но видел лишь очертания – широкие плечи, сгорбленная спина, длинные волосы, свисающие вниз. А потом лунный свет, пробившийся через щель в окне, скользнул по фигуре, осветив её. И то, что он увидел, заставило его кровь заледенеть.

Это была Марфа – но не та старуха, что кормила их похлёбкой и ворчала на деревенских. При лунном свете она выглядела как живой мертвец, вырвавшийся из могилы. Её кожа, и без того морщинистая, теперь казалась серой и натянутой, как у трупа, что пролежал под землёй слишком долго. Глаза – белые, пустые, без зрачков – светились жутким, нездешним светом, глядя прямо на него. Изо рта торчали острые жёлтые клыки, кривые и длинные, больше похожие на когти, чем на зубы. Она склонилась ещё ниже, и с её губ сорвалась капля слюны – густая, мутная, она шлёпнулась на лицо Валеры, обжигая кожу холодом. А затем до него донёсся запах – тяжёлый, гнилостный, как дыхание открытой могилы, пропитанное смертью и разложением.

Валера хотел закричать, но горло сжалось ещё сильнее, и из груди вырвался только сдавленный хрип. Он дёрнулся всем телом, но Марфа – или то, что выглядело как Марфа – не шевельнулась, продолжая давить на него своим весом. Её белые глаза впились в него, а клыки клацнули в воздухе, словно она примеривалась, куда вонзить их. Лунный свет мигнул, и на мгновение её лицо исказилось ещё больше – кожа натянулась, обнажая скулы, а из-под платка вылезли пряди волос, больше похожие на паутину, чем на человеческие.

Ужас захлестнул Валеру, как ледяная волна. Он не мог понять, сон это или явь, но холод слюны на лице и вонь смерти были слишком реальными. Его рука, лежавшая у сумки с артефактом, дрогнула, но сил дотянуться не хватило. Марфа – или её жуткий двойник – наклонилась ещё ближе, и Валера почувствовал, как когтистая рука коснулась его шеи, холодная и твёрдая, как камень.

Глава 23.

Тьма в избе сгустилась, и лунный свет, пробивавшийся сквозь щели, казался единственным якорем, что удерживал Валеру от полного погружения в кошмар. Марфа – или то, что приняло её облик, – склонилась ещё ниже, её белые, пустые глазницы были так близко, что он видел в них своё отражённое лицо, искажённое ужасом. Смердящее дыхание, пропитанное запахом гниения и сырости, обожгло его кожу, и Валера почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Она наклонилась к его уху, и её голос – хриплый, шипящий, как ветер в могильной яме, – прошелестел едва слышно:

– Отдай… артефакт…

Слова были холодными, как лёд, и в них звенела нечеловеческая жадность. А затем из её пасти высунулся язык – длинный, тонкий, змеиный, с раздвоенным кончиком. Он скользнул по щеке Валеры, оставляя за собой липкий, холодный след, от которого кожу закололо, как от яда. Валера стиснул зубы, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу, но тело всё ещё отказывалось слушаться, скованное её весом и невидимыми путами.

Однако что-то внутри него – упрямство, страх или инстинкт выживания – наконец дёрнулось. Он напряг все силы, сосредоточившись на ногах, которые хоть и были тяжёлыми, как камни, но ещё могли двигаться. Рядом с тюфяком стоял шаткий табурет, и Валера, собрав остатки воли, резко ударил по нему ногой. Табурет с глухим стуком опрокинулся, рухнув прямо на Евдокима, спавшего у ног Лёвы. Гусь взорвался громким, возмущённым кряком, подскочил в воздух, хлопая крыльями, и врезался в стену, издавая такой шум, что тишина ночи разлетелась вдребезги.

Лёва, спавший как убитый, дёрнулся на тюфяке, мгновенно открыв глаза.

– Какого чёрта… – пробормотал он, хватаясь за посох, но тут же замер, увидев тёмную фигуру над братом.

Марфа – или её жуткий двойник – отвлеклась на шум, повернув голову к Евдокиму. Её змеиный язык дёрнулся в воздухе, а белые глазницы сверкнули в лунном свете. Этого мгновения хватило Валере. Собрав все силы, он рванулся вверх, согнув ногу в колене, и с размаху врезал ей под дых – туда, где у нормального человека был бы живот. Удар вышел сильным, отчаянным, и тварь, что выглядела как Марфа, с хриплым стоном отлетела назад, рухнув в тёмный угол избы, где тени сгущались гуще всего. Что-то треснуло – то ли её кости, то ли старый стул, попавший под удар, – и она исчезла во мраке, оставив после себя только эхо тяжёлого дыхания.

Валера вскочил, хватая сумку с артефактом одной рукой, а другой подтягивая Лёву с тюфяка. Его голос сорвался на крик, полный ярости и страха:

– Быстро на выход! Все, бегом!

Лёва, ещё не до конца понимая, что происходит, подхватил посох и Евдокима, который всё ещё крякал, возмущённый внезапным пробуждением. Сердце колотилось в груди, а глаза метались между братом и тёмным углом, где шевельнулась тень.

– Это Марфа? – выдохнул он, но Валера только рявкнул:

– Не знаю, что это, но оно нас убьёт, если останемся! Двигай!

Они рванулись к двери, сапоги загрохотали по половицам. Валера толкнул дверь плечом, и она распахнулась, впуская в избу холодный ночной воздух. Луна всё ещё висела в небе, освещая тропу перед домом, но теперь её свет казался зловещим, словно подсвечивал путь к новой ловушке. Из угла избы донёсся низкий, булькающий звук – смесь хрипа и шипения, – и тень начала подниматься, медленно, но неотвратимо.

Путники выскочили наружу, и дверь за ними захлопнулась с глухим стуком, отрезая их от того, что осталось внутри.

Глава 24.

Валера, Лёва и