Артефакт. Проклятие деревни - Константин Сергеевич Ильин

Шаги остановились у самого порога. Тишина стала невыносимой, и в этой тишине раздался звук – лязг засова, медленно отодвигаемого с той стороны. Дверь дрогнула, готовая открыться.

Глава 30.

Дверь церкви отворилась медленно, с протяжным скрипом старых петель, и в проёме показался мужчина. Ему было лет сорок, может чуть больше – коренастый, среднего роста, с широкими плечами, что выдавали силу, скрытую под простой одеждой. На нём была чёрная рубаха, потёртая, но чистая, и такие же чёрные штаны, заправленные в грубые сапоги. Рыжеватая борода, короткая и аккуратно подстриженная, обрамляла лицо с резкими чертами, а на воротнике рубахи виднелась лычка священника – белая, чуть пожелтевшая от времени, но всё ещё заметная. В руках он держал топор с длинной ручкой, крепко сжимая его, словно привык к тому, что оружие всегда должно быть под рукой. Лезвие поблёскивало в свете свечей, что горели внутри, отбрасывая тёплые отблески на его суровое лицо.

Он окинул путников взглядом – цепким, оценивающим, но без явной враждебности. Его глаза, тёмные и глубокие, задержались на Валере, потом скользнули к Лёве и Евдокиму, сидевшему на плече младшего брата. Мужчина чуть прищурился, будто прикидывая, кто перед ним, а затем молча махнул рукой, приглашая их внутрь. Движение было резким, но не угрожающим – скорее усталым, как у человека, который давно привык к неожиданным гостям.

Валера шагнул вперёд, сжимая сумку с артефактом, но не убирая её из поля зрения. Лёва последовал за ним, держа посох наготове, а Евдоким крякнул, оглядывая незнакомца с подозрением. Когда они пересекли порог, мужчина закрыл дверь за ними, задвинув тяжёлый засов с глухим лязгом. Внутри церковь пахла воском, ладаном и старым деревом – запах был густым, почти осязаемым, и тёплый свет десятка свечей разгонял тьму, что царила снаружи. Стены были обшиты досками, потемневшими от времени, а в дальнем конце виднелся небольшой алтарь с потёртой иконой, перед которой горела одинокая лампада.

Мужчина повернулся к ним, опершись на топор, как на посох. Его голос был сухим, низким, без намёка на радушие, но и без злобы:

– Тем сюда нельзя. Это святое место.

Валера нахмурился, бросив взгляд на брата. Лёва переступил с ноги на ногу, чувствуя, как напряжение ночи всё ещё держит его в тисках.

– Кому это – «тем»? – спросил он, не сдержав лёгкой колкости. – Тем, что за нами гнались?

Священник не ответил сразу. Он прошёл мимо них к алтарю, поставив топор у стены, и кивнул на скамью у входа, жестом предлагая сесть. Его движения были скупы, но уверены, как у человека, который знает, что делает. Валера и Лёва переглянулись, но опустились на скамью, не сводя глаз с хозяина церкви. Евдоким спрыгнул на пол, ковыляя к свечам, но Лёва свистнул, подзывая его обратно.

Мужчина остановился у алтаря, глядя на икону, и только потом обернулся к ним. Его лицо в свете свечей казалось высеченным из камня – усталым, но непреклонным.

– Вы не первые, кто сюда бежит, – сказал он, и в его словах сквозила тень горечи. – И не последние, если не остановите то, что с вами.

Глава 31.

Внутри церкви было тепло от свечей, но это тепло не разгоняло холод, что сидел в костях путников после всего пережитого. Валера и Лёва сидели на скамье, потёртой и скрипучей, их взгляды были прикованы к священнику, что стоял у алтаря. Евдоким устроился между братьями, сложив крылья, но его чёрные глазки-бусинки внимательно следили за мужчиной, будто гусь тоже ждал ответов. Топор, прислонённый к стене, поблёскивал в свете лампады, напоминая, что этот человек готов не только молиться, но и драться.

Священник повернулся к ним, сложив руки на груди. Его рыжая борода чуть дрогнула, когда он заговорил, голос был низким и спокойным, но с ноткой усталости, что выдавала долгие годы борьбы:

– Меня зовут Никола. Кто вы такие, откуда идёте и что вас сюда привело?

Валера кивнул, решив, что скрывать нет смысла – этот человек явно знал больше, чем они, и мог быть их единственным шансом разобраться.

– Я Валера, это мой брат Лёва, а это, – он указал на гуся, – Евдоким. Мы путники. Идём издалека, по своим делам, но… – он замялся, бросив взгляд на сумку с артефактом, – вляпались в беду. Деревня рядом, мертвяки, что гонятся за нами, и эта штука, – он похлопал по сумке, – похоже, всему причина.

Лёва подхватил, его голос был чуть громче, с лёгкой дрожью от пережитого:

– Сначала русалки, потом паук, потом эта деревня… Они нас приютили, а ночью обернулись тварями. Глаза белые, клыки, как у зверей. Гнались за нами до кладбища, а там… – он сглотнул, – там могилы с их именами. Марфа, Гришка, все. И они вылезли из земли.

Никола слушал молча, не перебивая. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень – не удивление, а что-то вроде мрачного узнавания. Когда Лёва закончил, священник вздохнул, прошёл к скамье напротив и сел, опершись локтями на колени. Он посмотрел на путников, потом на артефакт в сумке Валеры, и заговорил, его голос стал тише, но каждое слово падало, как камень в бездну:

– Вы не первые, кто с этим пришёл. И деревня та… она не живая уже давно. Слушайте, расскажу, что знаю.

Он замолчал на миг, собираясь с мыслями, и начал:

– Лет сто назад, может больше, тут была деревня – обычная, как все. Люди жили, пахали, молились. Но однажды пришёл чужак. Высокий, худой, с глазами, что горели, как угли. С собой он нёс то, что вы зовёте артефактом – круглый диск, светящийся, тёплый на ощупь. Говорил, что это дар, что он принесёт силу и защиту. Деревенские поверили. Сначала всё было хорошо – урожай пошёл лучше, болезни отступили. Но потом начали пропадать люди. Сначала дети, потом старики, потом целые семьи. Находили их позже – выпотрошенных, с вырванными глазами, будто кто-то боялся, что его увидят.

Никола замолчал, глядя в пол, а Валера и Лёва напряглись. Евдоким крякнул, словно подгоняя рассказчика, и тот продолжил:

– Оказалось, чужак разбудил то, что спало под землёй. Костяного Ходока, как его звали в старых сказках. Тварь эту заточили ещё раньше, до времён деревни, и артефакт был ключом – он её звал, питал, держал в этом мире. Чужак думал, что сможет её