Код Гериона. Бессмертие без жизни - Людмила Брус

шипение еще можно разобрать разговор Гелиополиса с советским исследовательским судном; моряки уже порядком напуганы, но девушка из «крылатых» сохраняет спокойствие; она убеждает капитана подойти как можно ближе к берегу и поискать защиту для бортовой электроники. Но вот незадача: у гражданского судна такой защиты, скорее всего, нет. Затем в разговор вклинивается третья сторона – подводное судно «Наутилуса» «Селена», но уже через несколько секунд голоса тонут в беспощадном белом шуме, сначала превращаясь в отрывистые восклицания, а затем сменившись монотонным, бессмысленным и безжизненным шипением. Наконец, внешние датчики отключаются одни за другим.

Тишина, в которой я привык работать, теперь давит, как пресс. Уже сейчас, должно быть, на Землю дождём сыплются самолёты и спутники. В мегаполисах через несколько минут начнутся хаос и паника, особенно на самом нижнем уровне. Агония будет продлеваться, пока работают резервные генераторы, но когда все поймут, что задница наступила надолго, – рухнет всё, кроме армии; да я и насчёт нее, честно говоря, не уверен. Если всё правда, сотни тысяч погибнут в ближайшие дни… По-прежнему не верится. Не может мой разум этого принять, как не может помыслить реальных масштабов вселенной. Он продолжает отчаянно хвататься за допущение, что это жестокая провокация, нацеленная лично на меня.

Оставив развинченного робота лежать на столе, я спустился на второй уровень – осмотреть внутреннюю оранжерею, где собраны, помимо других, растения, которые в диком состоянии больше не растут – как, например, венерин башмачок или душистая ваниль. Многих зеленых друзей я назвал в честь героев любимых фильмов, книг и комиксов, и каждый новый бутон или побег – особенно у самых капризных – воспринимается как маленький семейный праздник. А сейчас повседневные действия – там обрезать больную ветку, здесь разобраться с плесенью, подрезать верхушку или внести в почву дождевых червей – обретают некую мрачную торжественность, словно я теперь хозяин нового Ковчега.

Затем я поставил таймер для пополнения кормушек своему зверью, выбрал искусственные сновидения, запросив встречу с девушкой, похожей на Ви, и погрузился в гибернацию на двое суток: нынешний организм позволяет мне поддерживать режим сна искусственно, хотя при низком уровне кислорода или глюкозы система разбудит меня автоматически, на какое бы время я бы ни выставил таймер. Убедившись, что животные за это время не набедокурили и все системы убежища функционируют нормально, я раскрыл голографический экран, лелея призрачную надежду прочесть метеосводку от «Крылатого Солнца». Данных нет.

Дверь наружу приходится отпирать и сдвигать вручную: дело нелегкое даже для меня. В просторном зале меня встречает забравшийся через форточку кот Тэо и настырно мяукает, ругаясь, что я забыл его снаружи. А нечего было удирать так далеко! Впрочем, коту я очень рад: он выглядит целым и невредимым, а значит, высшие формы жизни за пределами дома находиться могут. Внешне в коттедже ничего не изменилось: все тот же легкий беспорядок, оставшийся от спешных сборов. Только вот свет больше не включается, и термостат приказал долго жить. Радиационный фон для этих мест обычный – двадцать один микрорентген в час.

Посмотрим теперь, что происходит снаружи. Вместе с собакой Янкой мы идем на нашу любимую «смотровую площадку»: обычно, помимо Кольца-горы, оттуда видны, как на ладони, проходящие по Магистрали поезда – тонкие блестящие змейки на фоне камней и вулканического песка, а также бусинки шаттлов, которые курсируют в паузах между регулярными рейсами. Шаттлов не видно, но примерно в десять двадцать здесь должен проследовать поезд из Новолазаревской в Дюмон-Дюрвилль.

А пока поезда нет, я включаю модуль спутниковой связи и пытаюсь вызвать Гелиополис. Молчание. То же самое с Мирным. Снова пытаюсь связаться с Ником и затем – отбросив осторожность – со «Ньёрдом», вышедшим (вернее, эвакуированным) из «Наутилуса» незадолго до заключения договора о слиянии. К кому бы я ни обратился – сигнал отсутствует. Хотя надпочечников у меня нет и адреналину взяться неоткуда, клетки мозга заполняет ужас: впервые в моей жизни мир по-настоящему замолчал.

Десять часов, одиннадцать, пошёл двенадцатый. За это время – ни поезда, ни шаттла, ни даже дрезины. «Перекидываюсь» для удобного бега и устремляюсь узкой тропкой под уклон, в сторону Магистрали. Она лишь выглядит близкой отсюда: на самом деле, со всеми препятствиями – обрывами, нагромождениями камней, бурными ручьями, путь составляет шестьдесят три километра; на бегу я продолжаю посылать сигналы то одному, то другому адресату в пустой эфир. Возможно, все еще не так страшно – по крайней мере в «Наутилусе». Мы всегда стремились учитывать самые разные риски – от климатических катастроф до ядерной войны, которая после недавней марсианской революции вновь стала пугалом для старых и малых.

В своей «звероформе» я не уступаю ловкостью крупным кошкам, которыми был очарован с детства. Прыжок – и позади осталась пропасть четыре метра шириной. Ещё два – и я сократил себе дорогу в обход скалы. Попутно замечаю, что между камней пробиваются травы – косвенный результат моей работы. Нет, здесь я их не сажал: семена с биостанции занесли сюда ветер и птицы.

Два с лишним часа спустя я достиг ближайшего участка Магистрали, помеченного предупреждающим знаком «Высокое напряжение». Первое, что меня удивило – гробовая тишина: перестали привычно гудеть рельсы. Подобравшись поближе, я понял, что они обесточены: этим и объяснялось отсутствие транспорта. Пробежав еще два километра к западу, я нашел кнопку аварийного вызова, но попытки с кем-нибудь связаться также ни к чему не привели.

Выбор был таков – дойти до Рэйлтауна – ближайшего ко мне города – и увидеть своими глазами, что происходит там, или вернуться на биостанцию и там дожидаться транспорта или хотя бы проводника из «Крылатого Солнца», который поможет мне попасть в Гелиополис: я был уверен, что ребята меня не бросят. Рассудив, что без «амброзии» или преобразователя на дальние расстояния лучше не уходить, я решил прихватить с биостанции пятидневный запас напитка.

Всю дорогу обратно я думал о Вильгельмине: как теперь узнать, что с ней случилось, если все спутники на орбите, наверное, вышли из строя? Если она электронная сущность – успела ли спастись? Если всё же человек – то где она и сможет ли выжить в мире, провалившемся теперь даже не в Средневековье, а в первобытный мрак? Обманула она меня или нет, сейчас уже не столь важно. Без неё мой самый главный орган, которым я, собственно, и являюсь, остался бы без кислорода и угас бы через пять минут; что на самом деле произошло – я б и осознать не успел. Но возможно и то, что быть со мной она никогда по-настоящему не хотела – просто выполняла какую-то лишь ей известную задачу. И думать об этом по-прежнему больно – во плоти я или в другой оболочке.

Янка встретила меня визгливым лаем и запрыгала так, словно хотела цапнуть за локоть, но, как я уже успел узнать, ничего общего с игрой такое поведение не имело. Когда мы зашли в дом, она подвела меня к Тэо. Бедняге было из рук вон плохо: тельце тряслось мелкой дрожью, зрачки закрывали почти весь глаз, из пасти текли слюни. С большой осторожностью я взял кота на руки и перенес на его любимый коврик, затем несколько раз набрал в шприц воды и напоил его, прикидывая, чем же он мог отравиться. Терять его не хотелось: за время отшельничества на Седьмой биостанции «зоопарк» стал для меня семьёй.

Покидая биостанцию, я всегда запирал внутренний сад от собак и кошек, а вокруг дома ничего ядовитого не росло (если только ветра и птицы не занесли сюда семена откуда-то издалека). Причина, похоже, была проще: импульс, соизмеримый с импульсом от ядерного взрыва, нарушил нормальную работу нейронов, по которым передаются электромагнитные сигналы, просто последствия проявились не сразу. А значит, весь Рэйлтаун сейчас – один большой лазарет, и никто не знает, что делать. К несчастью, не знаю и я – разве что в каталоге моих растений отыщется что-то полезное. Буду сидеть здесь и дожидаться «Крылатых». Но как долго?..